Июнь Ли - Добрее одиночества

По сравнению с тем, чего лишились его сестры, она мало что потеряла, хотя иные в деревне сочувственно качали головами: овдовела до свадьбы. Когда стало ясно, что раздел страны может продлиться всю ее жизнь, сестры сказали ей, что оставаться у них ей нет никакого смысла. Не желая за них цепляться, но не в силах перестать думать о себе как о части их жизни, она уехала, но так и не забыла их полностью, вопреки их ожиданиям. Писала им раз в год; после замужества и рождения Шаоай всякий раз прилагала семейную фотографию. Они отвечали учтивыми письмами, где желали добра ей и ее семейству и добросовестно сообщали о переменах в своей жизни: о переезде в провинциальный город, о том, как они, чтобы принадлежать к рабочему классу, стали вышивать в близлежащей мастерской шелковые платки, о том, как вышли на пенсию и как год спустя обнаружили под своей дверью ребенка. Прожитые ею у сестер годы, когда она помогала им по хозяйству, а они взамен учили ее, в письмах никогда не упоминались, как и мужчина, которому они были обязаны своей связью. Однажды, на шестом году Культурной революции, в ее больницу пришел и потребовал встречи с ней один из разъездных следователей, которых все боялись. Известно ли ей что-нибудь, хотел он знать, про брата этих женщин, бежавшего из Китая; он дал ей понять, что дело серьезное, тайваньско-американский шпионаж. Тетя сказала, что ничего не слышала; ложь незнакомцу отяготила ее совесть меньше, чем решение утаить этот разговор от мужа и его родни: маленький секрет, если опоздать его открыть, может стать большим. Какое-то время Тетя из-за этого плохо спала, две сестры и ее отроческие годы у них занимали слишком много места в ее сердце; чтобы выгнать вон старые воспоминания, она даже стала пить снотворное.

Как эти две женщины прошли через столько революций невредимыми, Тетя не знала – хотя кто мог быть уверен, что они остались невредимыми? В письмах они не упоминали ни о каких тяготах, и с какого-то времени, по-прежнему раз в год получая от них письма, она радовалась за них – радовалась тому, что их не бросили ни в какую тюрьму и не сгубили там. Может быть, это и правда их бог – может быть, это он обезопасил их во враждебном мире? Когда она жила у сестер, они молились дома на свой лад, потому что церкви в деревне не было; два раза в год ездили к своему старому священнику – вот уж о ком его бог точно не позаботился, новые коммунистические власти казнили его примерно в сорок девятом как контрреволюционера. То, чему сестры учили Тетю по части своей веры, она в какой-то мере усвоила как поверье, как предрассудок, так что она никогда в душе не говорила «нет» возможности существования божества в вышине. Представить только – они могли бы ее обратить, не сбеги ее жених из Китая; представить только – она могла бы мало того что стать женой офицера националистических сил, но еще и оказаться в контрреволюционном лагере, будучи религиозной!

Немного пользы в таких размышлениях. И все же, застегивая на старике рубашку и укрывая его одеялом, Тетя жалела, что не может рассказать ему, как ему повезло, что она ухаживает за ним сейчас, что она будет его провожать, когда придет время ему оставить этот мир. Она могла выйти за молодого гоминьдановского офицера и покинуть вместе с ним страну; ее родных стали бы допрашивать во время Культурной революции, и они считали бы своим невезением, что их родственница оказалась в стане врагов. Я могла стать другим человеком, захотелось ей сказать старику, но она уже огорчила его один раз сегодня вечером. Она погладила его по щеке и велела отдохнуть перед тем, как принесет ужин.

Мертвые не отступают в тень, если их смерть остается под спудом. Впервые Боян оценил важность погребальных церемоний. Ему довелось побывать на нескольких, все они были организованы очень экстравагантно, и прославление бренного казалось ему тогда смешным жестом. Но похоронные обряды, понял он сейчас, предназначены не для тщеславия покойников. Их-то уже нет, а вот живым нужны свидетели – нужны не столько на свадьбах, сколько на похоронах. Счастье и горе на этих церемониях взрываются, как фейерверки, и если счастье, которого не стали демонстрировать, сохраняет некую ценность на будущее, то горе, обращенное внутрь, всего лишь становится токсичным.

Ни Можань, ни Жуюй не ответили на имейл Бояна, и пустота, где он пребывал, ожидая ответа, вопреки своему нежеланию признаваться в этом себе, грозила придать смерти Шаоай больше веса. Где твой здравый смысл, спрашивал себя Боян; ты что, хочешь поместить объявление о розыске? И какой будет денежная награда? Но надежда, что смех над собой уменьшит его смятение, оказалась напрасной. Переносимая в одиночку, смерть становится хронической болезнью, которую надо прятать от окружающих.