Игорь Сапожков: Перегон

Смотрящей женского этапа, была жилистая зэчка по кличке Дядя Гриша, с птичьими глазами в роговых очках, но твёрдым, как затвор ТТ взглядом. Дядя Гриша лежала на кровати и безразлично смотрела через маленькую дырочку в обшивке вагона, на пролетавшую мимо неё, вольную жизнь. Её тихо окликнули, она неспешно повернулась. Отрядная шестёрка Ириска нашептала ей в ухо, что явился зэк с гревом от Мамонта. Пока смотрящая шарила ногами под нарами в поисках тапочек, Ириска успела ей поведать, что это тот самый зэк по наколке которого, вор наводил мосты на Журавлёву с третьего отряда.

Ириска подвела зэка к смотрящей и тихо исчезла. Саша поставил на тумбочку большой ящик.

— Здорова живёшь дорогой человек… — на удивление мягким голосом, проговорила Дядя Гриша и указала рукой на табурет, — вот здесь присядь…

Саша поздоровался и сел, а она тем временем открыла ящик и поочерёдно доставала оттуда свёрток за свёртком, разворачивала, нюхала, от удовольствия цокала языком.

— Ай да Мамонт, вот что значит правильный вор…

Когда в ящике ничего не осталось, она крикнула в глубину вагона:

— Райка, сюда иди…

Из темноты вынырнула худая женская фигура.

— Ой, — увидев Сашу, женщина улыбнулась и пригладила ладонями короткие, непослушные волосы, — я Раиса Кандаковская-Герц, надеюсь вам о чём-то говорит моё имя!

Зэк отрицательно покачал головой.

— Хм… Странно… Я ведь дама известная, меня многие знают.

— Извините, — Саша развёл руками, — не приходилось…

— И всё-таки я думаю вы обо мне слышали!

— Райка, у тебя от холода мозги буксуют, — вмешалась смотрящая, — где он мог о тебе слышать? На перегонах да пересылках? Ты же аферистка в третьем поколении… Тоже мне, дама…

— Дядя Гриша, зачем ты так? — Раиса обиженно поджала губы, — все знают, что я потомственная артистка…

— Артистка! — смотрящая, чуть повысила голос, — да твои предки кидалы с Рижского Вокзала!

— Меня между прочим, собирался снимать в кино сам Пьер Безухов.

— Прокурору это задвинешь … Давай лучше неси всё, что мы приготовили… Тоже мне, артистка…

Райка ушла обиженно поджав губы и вскоре вернулась неся перед собой тюк. Она без слов швырнула его на нары смотрящей, театрально развернулась, бросила на Сашу томный взгляд и виляя худыми бёдрами медленно исчезла в проходе между ярусами.

— Мой папа был респектабельный марвихер , и я тоже между прочим, сапоги с прохожих не разуваю, — донеслось из темноты.

Тюком служила обычная наволочка, она была плотно набитая разными вещами:

— Это наши бабы вяжут… — пояснила Дядя Гриша, — распускают казённые одеяла на нитки и смотри вот, — она достала из наволочки пару носок, затем серую жилетку, — передай Аркадию Петровичу, он раздербанит …

Тем времен Ириска принесла завёрнутую в шерстяной платок, полулитровую банку чифиря и поставила её на освободившуюся тумбочку. Характерный терпкий запах, приятно ударил в нос.

— А это вам от меня, — Саша протянул смотрящей три пачки папирос и коробок спичек.

Дядя Гриша первый раз улыбнулась, показав редкие зубы.

— А вот это хорошо, с табаком здесь тяжело, — она положила одну пачку на нары, а две протянула Ириске, — передай Райке-Артистке, пускай поделится со всей шоблой .

— И ещё, я бы хотел…

— Знаю-знаю, — она прервала его и сделала маленький глоток.

Вагон внезапно перестал раскачиваться, только легко, едва заметно вздрагивал, усыпляя пассажиров поневоле. От крепкого напитка, кровь в жилах пульсировала в такт колёсам. Дядя Гриша прикрыла веки от удовольствия. На них выступила синяя надпись: «Не буди». Когда с чифирем было покончено, Саша знал всё, что ему было нужно. Дядя Гриша обещала переправить ответ малявой.

В тамбуре Сашу терпеливо ждал конвоир Кошлатый. Возле сетки, скрестив руки на груди и облокотившись не стену стояла высокая худосочная женщина. На ней была транзитная роба — синий комбинезон с длинными рукавами и светлый платок, завязанный на затылке. Две верхние пуговицы робы были расстёгнуты. Из разреза выглядывал край татуировки — чуть приоткрытый бутон тюльпана, означающий, что 16 лет её носительнице, исполнилось в местах лишения свободы. Легкомысленно сдвинув фуражку на затылок, Кошлатый пылко ей что-то шептал, а потом перевёл дыхание и вслух добавил:

— Ну так договорились, Беда? Ты меня знаешь, я тебя не обижу, будет пузырь и тушёнка.

— Хороший ты парень, сержант Микола! — наводчица по кличке Беда, обожгла конвоира глазами.