Игорь Сапожков: Перегон

А ещё Аркадий Петрович понимал, что зэков в этапе нужно держать в жёсткой узде, чтобы избежать лишних шмонов и проверок, тем самым свести риск обнаружения нычки к минимуму. Он правильно рассчитал, что без шума-кипеша, драк и разборок, у охраны сложится впечатление, что везут они тихий этап. Соответственно меньше шнырей потребуется капитан Самсонову, меньше лишних глаз будут стрелять по теплушкам, меньше слов будет сказано-пересказано. Таким образом в каждый вагон был назначен авторитетный положенец , который смотрел за порядком. Зэки конечно играли в карты, бодяжили чифирь и партачили колокола , но не было беспредела . Каждая грызня разводилась по поняткам положенцами или самим законником . Шёл тихий этап…

Саша любил этот сон, он приносил временное облегчение, уводил от ужасных мыслей в мир детства, мамы и медленно исчезающего из памяти отца. Ему снились колонны Исаакиевского Собора. Из углового окна их квартиры, был виден краешек купола, несколько колон и даже кусочек портика. В отцовский двенадцатикратный «Цейс», Саша часто любовался величественной красотой бронзовых статуй. Однажды за этим занятием его застала мама. Она нежно погладила его по стриженной голове:

— В блокаду мы прятались там от бомбёжек. Нам бабушка, ещё до войны рассказывала, что Исакий заговорённый… Так и вышло, за 900 дней в него не попала ни одна бомба…

Саша проснулся и рывком сел, в висках безжалостно стучали сухие, как выстрелы слова приговора: «…заменить высшую меру наказания, на двадцать пять лет содержания под стражей, в колонии строгого режима…» Вытерев ладонью пот с лица и шеи он снова лёг и закрыл глаза. Появилась за ночь постаревшая мать, через знакомых в Адмиралтействе, она нашла влиятельных людей, которые пользуясь своим положением, уговорили тюремные власти под их ответственность, отпустить осуждённого на могилу отца. Саша отказался, разве это могила — холодный камень и громкие, но пустые слова, от них только муторно на душе! Да и нет там отца, он где-то на дне океана, охраняет свою субмарину… Мать полтора часа проплакала в комнате для свиданий.

Этап спит. В вагоне душно. Саша чувствовал эту столыпинскую духоту не лёгкими, хотя воздуха пригодного для дыхания тоже не хватало, но кожей. В вагоне было душно от вереницы недель, месяцев, лет животного страха людей, Страха перед неизвестностью, который въелся в шершавые доски вагонных стен, страха перед безысходностью, который изо дня в день врастал в ребристые прутья решёток. Сквозь густой дух плохо вымытых тел, нестиранной одежды, ржавой железнодорожной воды, пробивался липкий запах страха. Он угнетал заключённых, доводил их до нервных срывов и безумных поступков…

— Что начальник, билеты проверяешь?

— Нет уркан , тебе билет не нужен, я тебя по-льготному, до конечной прокачу…

Саша резко сел на нарах. Он всегда так внезапно просыпался. Рядом с ним, у сетки отгораживающей жилку от вертухайского ряда , стоял паривший первую ходку , молодой карманник Таран. Уперевшись локтями на горизонтальные прутья решётки, он вяло поругивался с солдатом.

— И что у нас за конечная? — не унимался Таран.

— Посёлок «Стенка», слыхал про такой… — мрачно пошутил солдат.

Саша прижался лбом к столбу, поддерживающему верхний ярус нар и чуть прикрыл глаза. Сквозь ресницы, он видел переминающегося с ноги на ногу зэка. Таран стоял босиком на грязных, грубо струганых досках пола. Несколько дней назад ему не свезло и он проиграл в буру сапоги, теперь вот был злой и голодный. Проиграл он киевскому катале Фантамасу. Тот поставил на кон две банки сгущёнки от которой у Тарана «потекли слюни» и он стал думать не головой, а желудком. Уже третий день зэка Таран, откладывал свою пайку, чтобы сменять её на любую обувь.

— О, Саня, ты не дрыхнешь уже… Меня Мамонт за тобой послал, но сказал не будить… Зубы погреем?

Саша достал из кармана висевшей на столбе робы пачку «Памира», угостил папиросой зэка и кивнул подбородком на край худого полосатого матраца. Таран ловко вскочил на нары и уселся, поджав под себя замёрзшие ступни. Они молча покурили и затем вместе пошли в дальний угол, где кантовался вор.

Со стороны конвоя, в стене вагона было вырезано несколько длинных, узких окон. В них пробивались острые, как бритва, лучи солнечного света. Световая полоска больно резанула по глазам, зэки замедлили шаг. Вокруг воровских нар собралось несколько человек, Саша узнал смотрящих соседних вагонзаков, они сидели на нарах рядом с вором и внимательно слушали каждое его слово. Мамонт заметил Сашу и жестом подозвал к себе.