Игорь Сапожков - Перегон

Валера постепенно освоился с вольной жизнью, он перестал замирать, как испуганный олень при виде милиционера или военного, стал более разговорчив и общителен, рассказывал чукотские сказки и легенды. Вот уже позади остался Охотск и Магадан. Здесь, хотя было ещё достаточно тепло, они купили зимнюю одежду, нехитрые рыбацкие снасти, набили сумки чукотской валютой — водкой. На Крайнем Севере деньги теряли свою волшебную силу — горят они быстро, тепла от них мало. А вот на водку можно было легко сменять всё необходимое.

Из Охотска сначала Ольга, а за ней и Саша позвонили домой. Разговор был короткий, буквально минутный: «Мама, как ты? Не о чём не спрашивай… В порядке… Здорова… (Здоров…) И я тоже очень скучаю… И ты береги себя… Буду обязательно…»

Приближаясь к Полярному Кругу Валера почувствовал себя увереннее, казалось он даже стал выше ростом. Особенно он преображался когда встречал земляков, разговаривая с ними на родном языке, он каждый раз будто заново рождался.

В тундру они попали в самом начале сентября. На смену короткому жаркому лету неслась зима, межсезонья на Севере почти не бывает. Дни стояли ещё тёплые, а ночью уже чувствовалась близость вечной мерзлоты. Плоская земля была до горизонта покрыта серыми кустами узловатых карликовых берёз. В кустах то и дело мелькали лемминги, на отмелях изредка можно было заметить песца или горностая. Однажды наткнувшись крупные медвежьи следы, Валера внимательно осмотрев их, уважительно произнёс «Хозяин» и двинул дальше. Деревья здесь росли только вдоль русел быстрых чистых рек, берега были усеяны жёлтыми лютиками, голубыми колокольчиками, съедобными красными грибами. В первую же ночёвку Валера ловко подцепил на обычную леску с крюком полуметрового полосатого тайменя. Приготовленная над дымом рыба, была необычайно вкусна, причём из специй Валера пользовался только солью. Почти каждую ночь на тайгу опускался туман, причём такой густой, что не было видно ладони на вытянутой руке. На первом же оленьем пастбище, Валера на несколько бутылок водки выменял у оленеводов-хантов двух оленей, двух собак — молодых смышлёных лаек, добротные трёхметровые нарты с упряжкой и лёгкие унты для себя, Саши и Ольги. Обеих собак он не раздумывая назвал «Дружок». Деньги оленеводы наотрез брать отказались, хотя за водку долго и упорно торговались.

У хантов они и заночевали, ужинали вяленой олениной, спали на оленьих шкурах, укрывались одеялами из оленьего меха. Утром они ушли, а пьяные с вечера ханты ещё долго преследовали их, уговаривая сменять на оставшуюся водку всё оленье стадо. Позже им довольно часто попадались стоянки оленеводов, все они были традиционно гостеприимны, щедро угощали олениной, меняли на водку всё чтобыло, потом быстро и надолго пьянели…

Настоящие холода со снежной метелью и тридцатиградусными морозами застали путников где-то посредине Чукотского Нагорья. К этому времени они уже были готовы к самой суровой зиме. На нартах, запряженных четвёркой мускулистых оленей лежал лёгкий переносной чум, связки дров, канистра с керосином, несколько баулов с провиантом — консервами, шоколадом, сухарями, вяленой олениной, горьковатой сушёной голубикой. Верхом на сложенном чуме, тесно прижавшись друг к другу сидели Саша и Ольга. Они были одеты в прошитые оленьими жилами традиционные двойные рубашки и штаны из меха пыжиков — нижняя мехом к телу, верхняя мехом наружу и шапки в виде широкого капюшона. Нарты неслись по скрипучему девственно-белому снегу, лихо подпрыгивая на редких кочках. По бокам размахивая пушистыми хвостами бежали две чёрно-белые лайки. За нартами, жмурясь на солнце и жадно глотая ртом ледяной ветер летел Валера. Стоя на выступающих полозьях, он как опытный каюр ловко орудовал длинным хореем, при этом громко и не зло прикрикивал на оленей и собак. В ярком северном солнце его щёки горели матрёшичьим румянцем, а над его гладко выбритой головой, прямо над теменем, жизнерадостно развивались два пучка волос в виде звериных ушей. Валера был счастлив, этобыло написано на его широком скуластом лице. Его счастье передавалось трудолюбивым оленям и лайкам, отчего они бежали ещё быстрее. Его чувствовали огромный орлан и пучеглазая полярная сова, парившие в бесконечном полярном небе в поисках добычи. Его чуяла и сама добыча — сурки и суслики, беспечно вынырнувшие из своих снежных нор и провожавшие долгим завистливым взглядом, редкие в это время года нарты. Валера был счастлив. «Ехиии» — отгоняя злых духов, летел над тундрой его высокий зычный голос.