Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом

Она была оскорблена.

– Ну разумеется, дорогая моя. Вы ж не считаете, что я вовсе ничего не добилась в жизни? Мы часто выезжали на природу, мои братья, сёстры, наши друзья, служанка и лакей. Чудесное было время.

– Служанка и лакей? В палатке?

– Всё было совершенно прилично, это были супруги, которые у нас работали.

– Я не думала о приличиях, просто слуги в палатке… – голос подвёл меня.

– Это было совершенно необходимо, дорогая моя. Должен же был кто-то разбить палатки, принести воды, разжечь огонь, а служанка готовила для нас.

– Вы правы, сестра, без них никак нельзя было обойтись.

Я тихо фыркнула, но она вряд ли увидела в ситуации что-то комичное.

Одним памятным воскресным утром мы с Синтией вывели сестру Монику Джоан на прогулку. Погода была прекрасная, и мы решили отвести её в парк Виктория, где в солнечную погоду жители Ист-Энда гуляли с детьми у живописного озера. Но автобус приехал переполненным, и мы спонтанно изменили маршрут, решив отправиться в Лаймхаус и прогуляться по дорожке вдоль канала Лаймхаус-Кат. Его вырыли в XIX веке, чтобы соединить реку Ли с затокой. Пока порт не закрылся, по этому каналу регулярно ходили торговые баржи, и это был приятный район для прогулок.

Когда мы добрались туда, сестра Моника Джоан вдруг объявила, что канал ей не нравится.

– Почему же, сестра?

– Мрачное место. Дурные воспоминания.

– О чём вы?

– Это территория самоубийц. В старые тяжёлые дни, когда не было ни денег, ни работы для мужчин, ни еды для детей, каждую неделю мы слышали крики – тело в канале, тело в канале! И это неизменно оказывалась женщина, какая-то несчастная, оголодавшая женщина в лохмотьях. Как-то раз из воды вытащили женщину с привязанным к ней ребёнком.

– Какой ужас! Может быть, уйдём?

– Нет, я хочу взглянуть. Я не была тут много лет, со смерти Берил.

Мы с Синтией переглянулись. Нам хотелось услышать эту историю, но мы опасались нарушить ход мыслей сестры – она могла отвлечься на что-то совершенно постороннее, и тогда нить разговора потерялась бы. Но тёмная, почти неподвижная вода помогла ей сконцентрироваться, и женщна продолжала.

– Мне сказали, что она спрыгнула ночью с Вонючего моста, а тело её нашли на следующий день. Я не удивилась. Никто не удивился. Муж её был настоящим чудовищем, семеро детей, она – беременна восьмым, денег не было, а жили они в какой-то дыре – обычное дело. Удивительно, что это не произошло раньше. Все дети тогда боялись, что мама однажды не выдержит и убьёт себя.

Сестра Моника Джоан взялась за крест, висевший на её шее, и подняла его над каналом.

– Благословляю вас, тёмные, коварные воды. Покойся с миром, Берил, нелюбимая жена, несчастная мать. Пусть скорбь твоих детей очистит эти глубины.

Сестра выглядела бодрой.

– Знаете, что сказал её муж, когда викарий сообщил ему, что жена его умерла, и рассказал, как именно?

– Что? – хором спросили мы.

– Он сказал, дорогие мои, – я это слышала от викария, – что эта дрянь только и думала, как ему насолить. Она, мол, знала, что сегодня рыночный день и скачки, а у него деликатные нервы, и убила себя специально, чтоб выбить его из колеи! С этими словами он ушёл. Викарий остался на запущенной кухне, где сидело семеро грязных и голодных ребятишек, которых следовало накормить. Правда, их отец ещё вернулся, но про детей наглец и думать забыл – он вразвалочку подошёл к викарию, постучал ему по груди и сказал: «Послушай, дружище, чтоб в пятницу никаких похорон, а то в Эпсоме скачки, и уж второй раз я на эту удочку не попадусь!» Больше викарий его не видел. Он не пришёл на похороны, которые состоялись во вторник, и просто-напросто бросил своих детей. Все они попали в работный дом.

Сестра Моника Джоан замолчала, и мы продолжали прогулку. Солнце ласково светило, и призраки прошлого, казалось, мирно спали. Мы с Синтией обсуждали планы на будущее. Она хотела испытать своё призвание к религиозной жизни. Я понимала, что это большой шаг, что её ждёт множество молитв и размышлений, но Синтия всегда казалась мне практически святой, и я не очень удивилась. Мы сели на деревянную скамью и спросили мнение сестры Моники Джоан.

– Как вы считаете, могу я стать монахиней?

– Только Господь знает. Призывают многих, но избирают немногих, дитя моё.

– А что привело вас к религиозной жизни?

– Конфликт между добром и злом. Вечная битва между Господом и дьяволом. Я пыталась противиться, но зов был слишком силён.

Монахиня уставилась на воду. Мне хотелось услышать продолжение.