Д. Томас - Арарат

– Dio mio! – простонал итальянец.– E assurdo! [20]

– Вы правы. Но совпадения этим не исчерпываются. Говорят, что она разделяла постель и со своим братом, известным распутником; более того, ходит слух, что граф О** является их отпрыском. Мне даже приходилось слышать, что и сын ее когда-то не устоял перед похотью матери. Конечно, граф не затрагивал этих сторон матушкиной славы; он говорил только о Кутузове и Державине. Но я видел его насквозь. Государственный скандал, ставший полузабытым преданием, живописуется ярчайшими красками на страницах нашего ведущего прогрессивного издания…

– Non capisco, Signor, – простонал бедный итальянец, приняв в постели сидячее положение и обхватив голову руками.

– Это на самом деле потрясающее совпадение, – беспощадно продолжал Чарский. – Поражаюсь, что меня не осенило сразу. Но я был слишком захвачен великолепием вашего дарования. Конечно, граф далеко не темнокожий юноша, но на лбу у него есть родинка…

Итальянец оторвал от лица руки и взволнованно воскликнул:

– Ma come poveto saperlo?.. Как он может воображать, что мне об этом известно? Corne sa che conosco i suoi affari?.. [21]Я даже не знал, о какой именно теме идет речь, пока вы мне не объяснили.

– Так уж получилось, что он знает: тему предложил не я. Дело в том, что я сам упомянул об этом мимоходом, когда мы болтали с ним в перерыве вашего представления. Он считает, что подлинным автором темы был секретарь неаполитанского посольства, личный его враг. Речь идет о каких-то долговых обязательствах, в неисполнении которых обвиняется граф… Разве это обстоятельство не напоминает о третьем вашем любовнике, не исполнившем соглашения? Он обнаружил также и то, что молодая красавица, вынимавшая темы, приходится племянницей неаполитанскому дипломату – она приезжала навестить дядю…

Импровизатор раскачивался вперед и назад, погрузившись в отчаяние, и негромко постанывал. Стоны оборвались, когда он громко чихнул.

– Граф считает, что вы по приезде, видимо, зашли в посольство… Вы туда заходили?

– Certo, ma… [22]

– И что секретарь состряпал все это, дабы выставить его дураком. Вас-де подкупили, чтобы вы написали эти стихи, а также велели разыскать меня и попросить о помощи, поскольку либеральная пресса ко мне прислушивается и можно рассчитывать, что я решусь перевести и опубликовать столь экзотическое и безвкусное творение. Возможно, обо всем этом известно при дворе, и там не возражают. Там не упустят возможности ужалить графа О**, наиболее дружественного нам литературного цензора, и в то же время – под прикрытием праведного возмущения нанесенным ему оскорблением – они получат возможность обрушиться и на нас, так называемых либералов… На тех немногих, кто еще не гниет в Сибири… Теперь вы понимаете, что кроется за вызовом графа?

Импровизатор снова чихнул, вслед за чем застонал.

– Значит, вы тоже против меня, Eccellenza!

Совершенно другим голосом Чарский сказал:

– Конечно же нет, мой друг! Граф рассержен и расстроен, поэтому-то он и измыслил из воздуха свою нелепую теорию. Я знаю, что вы слишком уважаете ваше искусство и ни за что не стали бы дурачить публику. Кроме того, в отличие от графа, я имел возможность первым познакомиться с вашим поразительным дарованием, когда не было ни малейшей возможности розыгрыша. Граф заблуждается из-за своей вспыльчивости, нехватки умственных способностей и самого обычного совпадения, какие неизбежно возникают при создании любого произведения искусства. Но я не смог убедить в этом графа. Лучшее, чего я смог добиться, состоит в том, что он в конце концов признал: вы, скорее всего, сбились с пути истинного из-за желания обеспечить вашу семью. И поэтому он удовольствуется письменным извинением. Так что взбодритесь! Все в порядке!

– Я не могу извиняться, Signor. Этот граф нанес оскорбление моей чести.

– Тогда вам придется с ним драться, – предостерег его Чарский, улыбаясь про себя при виде нелепой картины, внушаемой подобным предположением.

Импровизатор пожал плечами.

– Насколько хорошо вы владеете пистолетом?

– Никогда не держал его в руках, Eccellenza.

– В таком случае, мой дорогой, проглотите вашу гордость. Граф, несмотря на свой возраст, отличный стрелок. Он настаивает либо на дуэли, либо на извинении в течение двадцати четырех часов.

Итальянец повторил, что для него невозможно извиняться за оскорбление, которого он не наносил.

– Тогда завтра ваша жена овдовеет, а пятеро ваших bambini лишатся отца.

Заметив, что итальянец немного заколебался, Чарский решил его дожать: