Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

Голове вообще не везло. В бане, пока отец искал шайку, я успевал рассечь о батарею бровь, катаясь на скользкой мраморной лавке, - шрам сохранился на всю жизнь. В другой раз я зацепился за ногу Соньки Мордовиной, рыжей соседской подружки: она разлеглась на полу и назло не убирала ноги, а я назло на них наступал. Пока не поскользнулся (оба же босые) и не врезался лицом в примус на полу. (След шрама на щеке и сейчас можно разглядеть)… Как-то мы складывали в подвал старые доски, – кто-то попросил нас, пацанов, помочь. Когда работа кончилась, и я, последним, стал подниматься по ступеням, крикнули сверху, - «ещё одна, поберегись!», и брат бросил вниз тяжёлую доску, но не рассчитал, и доска торчащим из неё ржавым гвоздём прошла по моей голове. Я вылез в крови, брат закричал, пришел отец, и накричал сгоряча на брата, и брат убежал из дому. (Отец потом ночью искал его во всех компаниях, в том числе и там, где был брат но, по близорукости, его не разглядел, спросил у него же, не видел ли он Мишу, но Миша отрицательно мотнул головой.)

Продолжим. (Жена, правда, не любит этих моих воспоминаний, из-за чего я так и не дорассказал их ни разу до конца, но тут такой случай, просто жаль упускать…)

В сквере на траве мы любили кувыркаться, и я напоролся на острый бутылочный осколок. Резкая боль в запястье, и в мгновение, пока не хлынула кровь, я увидел в разрезе неправдоподобную синюю жилу… В поликлинике мне перевязали руку, а шрам… вот он, возле правой кисти, которой пишу, и жила просвечивает, кажется, главная артерия. Говорят, самоубийцы её и вскрывают…

А карбид! Надо рассказать про карбид!.. Главное – его достать. Это нетрудно. Пошёл на стройку, он там всегда где-нибудь валяется. Выкапываем лунку, наливаем воду (если под рукой нет воды, можно пописать), бросаем кусочек карбида и накрываем лунку консервной банкой. Не забыть в банке пробить дырку! Двое ложатся рядом, на землю, остальные разбегаются. Теперь - держись!! Один затыкает пальцем дырку, другой подползает с огнем, с длинным, лучше поджечь газету. Правда, она быстро сгорает, и обжигает пальцы, вы угадали, обычно это мои пальцы. Карбид шипит, газ рвётся наружу. Тут не зевай! Огонь… палец долой… взрыв! Снаряд (консервная банка!) летит выше дома… Всеобщий восторг! И - ликование!!…

Безумцы! Прошло много лет, я узнал, эти забавы, уже в другом городе, оторвали одному подростку пальцы, другому выбили глаз… Счастье наше: тогда издержки были невелики – плевки раскаленного карбида, да языки пламени не оставили на руках следов.

Всего не перескажешь… Но ещё один эпизод вспомню непременно. А то вы не поверите, что детство моё было щедрым на каверзы…

Мечта графомана. Я уже тогда, мальцом, любил всякие писчие вещи, - чистые листы бумаги, карандаши, ручки-перышки, тушь… Не находя, впрочем, по малолетству и полной неграмотности, какого-то им применения. Но не упускал случая прибрать случайный лист, и любоваться им. Отец разрешал мне рыться в ящиках его стола на работе, пока он занимался делом. Однажды я наткнулся на красивый красный брусок. Я уже знал, что этот твёрдый камень может быть мягким и податливым: видел, как на почте, где работала мама, на его мягкие лепёшки на пакетах и посылках прикладывают печать. Я спрятал сургуч, пока отец не видел, и в тот же день, вспомнив радостно про моё заделье, вышел на веранду, где во всю шумел примус, - чего-то на нём варилось. Никого вокруг не было, я сунул сургуч в пламя и… растерялся: сургуч не стал постепенно размягчаться, как мне этого хотелось, а сразу полился жидкой струёй. Я дёрнул руку подуть на него, но промахнулся – и… сургуч припечатал губы… Боль, рёв, вопли, ужас близких, прибежавших из комнат, обморок бабушки… всё это смешалось в куски кошмара.

Тем летом я долго пугал прохожих сине-фиолетовыми пятнами зелёнки, короста гуляла по всему лицу, заживая в одном месте и появляясь в другом. Но к тому моменту, с которого я начал сей незамысловатый рассказ, часть из описанных случаев ещё не произошла, а те, что произошли, я успел забыть.

Итак, когда я был маленький, я проглотил десять копеек. (10 коп.) Это монетка, как нынешний шекель, только тоньше.

Чтобы понять, как всё приключилось, надо знать, как и где мы тогда жили, - я, мой старший брат Миша, и папа с мамой. Уже немного я рассказал, но так как не знаю, что останется, а что сократится, то буду говорить, как пишется.

Жили мы тогда на Кавказе. Там летом почти так же жарко, как в пустыне Негев, где мы теперь живём. Мы всё лето, и большую часть весны и осени, бегали на улице в одних трусиках и, конечно, босиком. Про босиком я уже говорил, но это важно для рассказа – что в одних трусиках. Потому что, если бы не это, вообще бы ничего не случилось, и я не рассказывал бы вам эту историю. А, может быть, совсем другую. А, может быть, никакой…