Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Не вздумайте, больной. Запрещаю. — Я ухватил его за ногу, но он отбрыкнулся и пошел по песку — прямой, худой и жилистый — прямиком к морю и, не сбавляя ровного шага, вошел в море, постепенно погружаясь — по колено, по пояс, по плечи — и вот поплыл, старикашка, в сторону Америки… МЕНЯ ПРОШИБЛА ДРОЖЬ.

Ну не дурила ли ты, Костя? — попенял я ему, когда он вернулся к нашему биваку твердым шагом пловца-рекордсмена. — Считай, воспаление легких обеспечено.

Автономов тяжело исподлобья посмотрел на меня. Странное дело, холодное купание не приободрило его, не протрезвило — наоборот.

— Молчать! — вдруг жестко приказал он.

Я открыл рот от изумления, а он полез в свою сумку и вытащил заначенную бутылку портвейна. Сорвал пробку своими крепкими собачьими зубами и, припав к горлышку, опорожнил чуть не половину емкости.

— Так. И что с тобой теперь будет? — спросил я.

— Молчать.

Он стал сосредоточенно одеваться. Он оделся. Встал с бревна. Притопнул кроссовками, словно проверяя, прочно ли они сидят на ногах. Так. Порядок. Можно идти. У моря хорошо отдыхать, но есть неотложные дела. Сколько сейчас? Ага, четверть четвертого. Очень хорошо. Я иду с ним или я еду в город? Лично он в город пока не собирается. У него есть дела в поселке. Там временно проживает командированная Милена Никитина. Ему надо с ней побеседовать. Он не успел ей сказать самое главное, а сейчас у него подходящее настроение, чтобы окончательно объясниться. Кстати, в поселке пребывает некий господинчик Ростропович. Он уже один раз летал из окна, как птичка, ха-ха! Надо повторить полет, ха-ха! Пусти, проклятый писака, не держи меня! Всю жизнь стоишь у меня па дороге! Я ее, сучку, любил как не знаю кого, а она… Я сделал на нее последнюю ставку своей жизни. Не держи меня, сочинитель бездарный, пока я тебя не размоз-з-ж-жил! Хочу видеть Милочку и спросить ее, сучонку, почему она меня так позорно предала! Эх, жизнь-коврижка! Куда тащишь, нечистая сила? Еще скупнуться хочу! — приблизительно так бушевал Автономов, вырываясь из моих объятий. Наконец сник, ослаб, стал просить меня уложить его на землю и засыпать песком. Он очень соснуть хочет. Заснуть и не просыпаться.

Чудом мне удалось остановить попутку — скромные «Жигули» — и уговорить пожилого шофера прихватить нас в Тойохаро.

— А он не заблюет мне салон? — сомневался тот.

— Нет, это исключено, — заверил я его. — Это очень тактичный алкаш. И правда, погруженный мной в машину, Автономов мгновенно уснул на заднем сиденье.

…В тот вечер он отказался от моего холостяцкого крова. Он запретил сопровождать его домой, где намеревался переночевать, «пока Милочка милуется со своим… а там посмотрим, Анатоль. Спасибо, что доставил в целости и сохранности».

— Дай знать о дальнейших событиях, — попросил я его, уже более или менее трезвого. — Мне интересно как писателю и человеку.

— Само собой, Анатоль. Без тебя разве что обойдется! Только ты уж, пожалуйста, устрой мне передышку, Анатоль.

— Я ТЕБЕ?!

— Ну да. Не тревожь меня некоторое время, ладно? А то ты меня совсем замордовал. Не настырничай, ладно?

— Ладно, мать твою так. А ты избавь меня от себя на неопределенный срок, ладно?

С тем и расстались.

Зато я вновь встретился со своей рукописью, которую уже давно ждали в издательстве.

Я оставил героя в безнадежной ситуации. Он денно и нощно на больничной постели помышлял о суициде. Я ничего не мог поделать с этим страдальцем. Я жалел его, я хотел дать ему шанс, я желал его выздоровления и обновления, но я чувствовал, что подними я его с кровати, и сразу же пахнет со страниц духом шарлатанства, черной магии… я подменю подлинность событий инсценированным вмешательством. Герой мой был, следовательно, так или иначе обречен.

К. П. Автономов, как я полагал, мог выкарабкаться. Но его длительное молчание тревожило меня. Не однажды я порывался ему позвонить, но вспоминал нашу договоренность… Ладно! Я ждал его звонка. И, конечно, дождался.

— Анатоль, дорогой, неужели это ты говоришь? — неожиданно бодро прозвучал в трубке его голос.

— Ну, положим, — сухо отвечал я. — Никак Автономова слышу? И чего ему надо от меня? Опять потребовалась «неотложка» в моем лице?

— Анатоль, брось… дело важное.

— Я так спокойно жил все это время. Так чего ему надо?

— ЕМУ НАДО ТЕБЯ ВИДЕТЬ, — отчетливо произнес Автономов, хохотнув.

— А на кой ему надо меня видеть? Мне вот, например, абсолютно не надо его видеть. Чем дольше я его не вижу, тем сильней радуюсь жизни. А когда я его вижу…