Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Мне показалось, Костя, что она хочет навести между вами мосты.

— Ну да, как же! Она знает, что все бесповоротно и безоговорочно решено. Ей надо хатой единолично завладеть. Ну что ж, пусть пользуется. — ПЫХ-ПЫХ!

— Передашь ей права на владение своей половиной?

— Обойдется без бумаг.

— А помнишь, ты в банке угрожал Раисе, что отнимешь у нее комнату? С этим как? — копнул я.

— Зачем она мне теперь? Пусть пользуется! — сказал Автономов. ПЫХ-ПЫХ!

НЕВЫНОСИМО. Я залпом выпил стопку коньяку.

— Лихо, — одобрил Автономов мои действия.

— Костя, дружище, оставь ты эту аферу, — взмолился я. — Ну отсидишь ты на своей заимке год-два-три, вернешься — и что? Милена за это время может выйти замуж.

— За ней не заржавеет, — согласился Автономов.

— Раиса может обзавестись сожителем.

— За этой тоже не заржавеет, — кивнул он, соглашаясь.

— Зинаида тоже долго не засидится одна.

— Это уж точно.

— Ну а ты? Ты ведь останешься, по сути, без двора, без кола.

— Анатоль, я не собираюсь сюда возвращаться, — ровно произнес Автономов.

— Как так? Твою станцию могут напрочь прикрыть. Сам говорил.

— Могут. Говорил. Но я подстраховался на этот случай. Есть один маленький заводик, Анатоль. Я там прежде директорствовал. Сейчас там командует мой старый дружок. Он возьмет меня к себе в любую минуту моей остатней жизни. А пустых домов в поселочке — на выбор. Что ж мне волноваться из-за жилья, сам посуди, Анатоль?

Я уставился на него. СГИНЬ. СГИНЬ. ТАКИХ НЕ БЫВАЕТ. Мы, пенсионеры, осуждаем твое наглое и вызывающее поведение, Автономов. Ты оскорбляешь наше сообщество, не подчиняясь его этическим и физическим нормативам. Почему ты не хочешь жить спокойно и благопристойно и умереть в свой срок спокойно и благопристойно? Зачем ты тревожишь нестандартными выходками своих ровесников — например, Сочинителя?

ЗАЧЕМ ТЕБЕ БРОСАТЬ ЦИВИЛИЗАЦИЮ, ХРЕН ТЫ МОРЖОВЫЙ? — заорал я ему в лицо.

Он даже не дрогнул.

— А чего здесь такого хорошего, Анатоль?

— Как — что?! Люди тут, много людей. Машин очень много, улицу не перейдешь. Магазины, базары, библиотеки, музеи. Многоканальное опять же телевидение. Иностранцы шастают. Прямая связь с материком. Это не благо?

— Ну и херня, — кротко сказал Автономов. ПЫХ-ПЫХ!

— А денежки? Сколько ты загребал в этой фирме, ну-ка скажи мне!

— Оставь, Анатоль. Что ты понимаешь в деньгах! Когда я был не один, деньги мне были нужны. Теперь я о д и н, и мне, извини, на них насрать. Меня обеспечат продуктами на станции. Это все, что мне надо, — четко сформулировал свою жизненную программу бывший коммерческий директор.

— А я тебе скажу, караульщик, что ты позорно сбегаешь от Милены и вообще от житейских передряг!

— Выпей еще, Анатоль. А то ты зримо поглупел.

— И выпью! И еще сильнее поглупею! Дай стакан.

Он подал стакан, и я заполнил его значительными остатками «Белого аиста».

— Будь здоров, Костя. Сторожи хорошо, старый хрыч, — произнес я тост.

— Будь и ты здоров, Анатоль, — заухмылялся он. И чуть-чуть пригубил из своей стопки. — А скажи: ты все еще холостуешь?

— Пока да, — отдышался я.

— А в перспективе?

— А в перспективе, Константин Павлович, заведу гарем, — отвечал Сочинитель.

«Я забрал 40 томов из серии «Всемирная литература», оружейную коллекцию, кое-что из вещей. (Остальные книги увезет Анатолий.) Уезжаю надолго, считай, навсегда. Квартира в твоем (вашем) распоряжении. Константин».

Такую записку оставил Автономов Милене.

И город опустел после его отъезда. Так бывает. Уезжает один человек из ста, предположим, пятидесяти тысяч, а такое впечатление, что произошла повальная миграция, или дружная эмиграция, или массовая депортация — словом, отток жителей. Образуется зияющая брешь в народонаселении. Жизнь заметно тускнеет. Скучно на этом свете, господа, без Автономовых!

Чтобы не оставаться в полном одиночестве, я позволил все-таки герою своих «Путешествий» выжить и выздороветь.

С Натальей Георгиевной Маневич было сложней: она не подчинялась моим сочинительским прихотям. Она не давала о себе знать, а подкарауливать ее у входа в поликлинику, звонить домой и слышать холодные ответы сына, что мамы нет, — это уже было. Я РЕШИЛ ЗАБОЛЕТЬ. В конце концов, болезнь — испытанный сюжетный ход.

Звонок оказался удачным: Наташа сама сняла трубку. Она слегка встревожилась, услышав мой слабый, страдающий голос.

— Что с тобой? — спросила она.

— Жуткий радикулит, Наташа, — правдиво солгал я. — Рецидив радикулита. Не могу сходить в аптеку. Лежу пластом. Как быть?