Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— С чего ты взяла? Разница в возрасте?

— И это тоже.

— А что еще?

— Она его не любит, а он от нее без ума.

— Та-ак, — протянул я. — Значит, наша ситуация.

— У нас с тобой, похоже, совсем наоборот, — грустно проговорила Наталья.

А! — закричал Сочинитель, останавливаясь и поворачивая ее лицом к себе. — Вот как ты считаешь! А что, если я тебя сейчас зацелую допьяна, изомну, как цвет? — закричал я есенинскими словами. И тут же осуществил свое намерение.

А после нашего ухода, как поздней открылся мне Автономов, его Милена высказалась в том смысле, что моя Наталья ей категорически не понравилась, ибо необщительна и высокомерна.

— Будешь ты у нес, Анатоль, под каблуком, — расшифровал Автономов. БЕСТОЛОЧЬ ПРОГНОЗОВ И ПРЕДСКАЗАНИЙ.

И БЕСТОЛОЧЬ БРАКОСОЧЕТАНИЙ. В самом деле, зачем регистрироваться в загсе (дикая аббревиатура!) — Я просто перееду к тебе, а моей квартирой пусть пользуется Сережа.

— Страхуешься, — горько вздохнул Сочинитель.

— Тебя не хочу закрепощать. Да и себя тоже, — улыбнулась Наташа.

— Согласен, — сказал Сочинитель, целуя ее в мягкие губы. СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ПОРВАВШИЙ С ОДИНОЧЕСТВОМ.

Автономову я понадобился уже через три дня. Во вторник последовал звонок.

— Встречаемся на остановке около Дома торговли, — коротко и властно, как крупный резидент мелкому шпику, отдал он мне распоряжение.

Я возмутился. Он даже не спросил, свободен ли я, каковы мои планы на день. Я вообще заметил, что в последнее время стал жить не своей собственной размеренной жизнью, а его — взбалмошной и неуправляемой.

— Нет, шеф, — желчно ответил я. — Не пойдет. Встречаемся у меня на квартире. Причем форма одежды рабочая.

— Это еще зачем? — изумилась трубка.

— Объясняю. Я намерен использовать тебя как даровую рабочую скотину.

— Что за хреновина, Анатоль! — рявкнула трубка.

— Объясняю. Я решил полностью обновить свою квартиру. А ты заявлял, что большой мастер по ремонтам.

— А-а! Вон оно что! Я понял. Твоя крошка уже взялась за тебя. Так-так. Ты все-таки решил связаться с ней? Не слушаешь моих добрых советов. Лезешь в петлю.

— Это ты меня надоумил, старина, своим примером. Так придешь?

— Ни в коем разе! — обрезала трубка. — Твои делишки против моих дел — это суета сует. Меня вызывают в милицию. Это, вероятно, Раисины происки. По поводу ее драгоценностей.

— Отдай назад драгоценности — и все дела.

Опять остришь! Кончай, мать-перемать! Я и так на взводе. Ты мне нужен как свидетель.

— Как соучастник кражи, хочешь сказать?

— Опять! Анатоль! Я серьезно разведусь с тобой.

— После развода с Раисой, ладно?

— Говори, приедешь или нет?

— Сейчас настригу обоев и приеду, так и быть.

— Никаких обоев! Немедленно. И захвати с собой свой долбаный писательский билет для представительства. И паспорт.

— Рулон обоев тоже прихватить? Для взятки.

— В десять ноль-ноль. У Дома торговли, — вскипела трубка на том конце. — Пи-пи-пи!

Итак, невозможно все-таки вырваться из дружеских объятий экс-рыбовода. Вот уже в уголовщину меня втягивает… глядишь, вместе предстанем перед судом.

Я положил ключ от квартиры под коврик, как было условлено с Натальей, и туда же записку с текстом: «Дорогая моя! Шизоидный К. П. срочно вызвал меня по неотложному делу. Скоро буду. Целую». Записку я обильно полил одеколоном — знак любви.

День обещал быть жарким. Уже припекало. Я снял ветровку и перекинул через плечо. Редкие утренние выходы в город всякий раз взбадривают меня. Интересно-то как! Сколько прохожих, всяких и разных, спешат по своим всяким и разным делам! И каждый — самостоятельная человеческая особь со своими желаниями и заботами. Какая роевая суетня на автобусных остановках! Массовый вылет из тесных жилищ под высокое небо. Кипенье, бурленье, точно в блестящем тазу на огне, где переваривается пахучая клубника. И все, почти все поразительно молоды — прямо завидки берут! Славные лица, весенняя солнечная нагота девушек. Красочная пестрота торговых рядов. Буйная зелень сопок. Эх, черт побери, как жаль, что я не вон тот пацан в шортах и расписной рубашке, который самозабвенно крутит педалями своего рогатого велосипеда! Скоро скажу «прости» и «прощай» этой богатой молодой жизни. Обидно, конечно. Но еще не полная безнадега. Еще мерещатся какие-то удачи и радости. Еще есть в запасе какая-то необъяснимая удаль, и сердце бьется неозлобленно, и нет в душе брюзгливой презрительности старикана, все познавшего и ничему не верящего. Вот так-то, дружище Автономов!