Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Видит, наверное, грустную перспективу: старый отец собирает по помойкам пустые бутылки. Тут заплачешь.

— Ха-ха-ха! — развеселился Автономов. И щелкнул пробочкой на новой банке.

— А ты и впрямь хочешь купить Милене двухкомнатную?

— Хочу, а что?

— А ты знаешь, сколько стоит нынче двухкомнатная?

— Знаю, знаю. Она свою продаст. Или обменяем с доплатой.

— И на кой тебе это надо? — спросил я, и он поперхнулся пивом, закашлялся и очумело на меня воззрился, словно я чудесным образом на его глазах в одну секунду стал полным дебилом. — Как на кой? МЫ ЖИТЬ БУДЕМ В ЭТОЙ КВАРТИРЕ.

— Вы?

— Ну да. Мы. Анатоль, дружище! — вскричал Константин Павлович, обняв меня за плечи. — Ты же не знаешь, дружище, самого главного. МИЛА ДАЛА СОГЛАСИЕ НА НАШ БРАК. Поздравь меня. Ну! Поздравь.

Я убрал его руку со своих плеч. Я даже не улыбнулся.

— Не поздравляю, — сказал я.

— Обижаешь. Почему? Думаешь, рано? Думаешь, с Раисой будут сложности?

— Сложности будут, по-моему, глобального масштаба.

— Как понять?

— А! Что с тобой, дурнем, толковать! Ты сейчас, как глухарь токуешь, никакой опасности не чуешь.

— Анатоль, елки-палки, и ты туда же! Ты, как моя Зинка, стонешь, причитаешь! Что с тобой? Ты же всегда был безрассудным бесом, а кем стал? Занудливым, опасливым старикашкой.

— Может быть, — поморщился я от такой, видимо, правды.

— Я ПОЛЮБИЛ ЖЕНЩИНУ. Я ХОЧУ ЖИТЬ. Я НЕ ХОЧУ ПРОЗЯБАТЬ В СВОИ ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ, — вдохновенно высказался Автономов. — Милена — это подарок судьбы, а ты хочешь, чтобы я закончил свою жизнь под каблуком Раисы, этого ты хочешь? — опять обнял он меня за плечи. На этот раз я не отстранился. Я лишь вздохнул глубоко-глубоко, как в последний раз, как перед безвозвратным нырком в омут. СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК… так, да?

— Двоеженец… женишок… любовничек… кто ты сейчас по статусу? — заговорил я. — Объясни мне, писателишке, одну простую вещь. Если ты, стервец, задумал новую жизнь, если строишь, балбес, новую семью, то какого хрена ты делаешь здесь? На хрен ты прописался в этом вертепе? — И жадно отхлебнул из бокала.

Его лицо стало вдруг хитрым-хитрым, хитрющим. Он пьяненько подмигнул мне и приблизил свое лицо к моему.

— Я здесь потому, Анатоль, — зашептал он мне в ухо, — что хочу ПРИУМНОЖИТЬ свой капитал. НАМ С МИЛОЧКОЙ ЛИШНИЕ ДЕНЕЖКИ НЕ ПОМЕШАЮТ, А ЗДЕСЬ ИХ МОЖНО СДЕЛАТЬ.

— Много уже сделал? — отстранился я от его дыхания.

— Пока нет. Пока в прогаре, — почесал он в затылке. — Но я прогрессирую. И я сорву куш, видит Бог.

— Аполлону сколько задолжал?

— А! Что Аполлошка! Он свой. Мы с ним на запись режемся. Так, для понту. Он с меня не возьмет, и я не возьму. Мы свои люди.

— И сколько все-таки за тобой записано?

Он опять почесал в затылке, возвел веселые глаза к потолку, слегка нахмурился. Неуверенно проговорил:

— Ну-у, лимончика полтора, наверно, наберется.

— Ско-олько?!

— Ну, может, чуть больше. Но я тебе говорю, это условный проигрыш.

— При свидетелях продувал?

— А при чем тут это?

— Имеет значение. Ладно! Вот что. Твоя дочь послала меня со спасательной миссией. Но я пас. Я не могу отвадить тебя от Милены, да и не хочу, черт возьми. Но из этого гадюшника я тебя уведу. Прямо сейчас. И ты мне поклянешься, как старому корешу, что больше сюда ни ногой, понял?

— Не поклянусь и не уведешь. Я в ударе сегодня.

— Так. Ладно. — Меня вдруг затрясло. Я сполз с высокого стула. — Считай, Автономов, что мы уже не кореша. Мы вообще больше не знакомы с тобой, Константин Павлович.

— Постой…

— Убери лапу! — заорал я на весь бар. И даже зубами, кажется, клацнул, и даже, кажется, зарычал. Все оглянулись в нашу сторону, заинтересованные.

Он так и застыл, приоткрыв рот. А я зашагал к выходу — по прямой, с какой-то тьмой в глазах, точно ослеп от приступа злости.

В своей квартире я извлек из холодильника початую на треть бутылку водки и прикончил ее в память о нашей былой с Автономовым дружбе. А затем меня поднесло к телефону, и я набрал номер, запретный номер, который в моей записной книжке перечеркнут крест-накрест, как номер умершего человека. Я позвонил на тот свет, куда, строго говоря, не может достать даже могущественная сотовая связь, а тут с легкостью соединился по обычной АТС. И я услышал знакомый голос:

— Слушаю.

И сказал:

— Здравствуй. Это я.

Затем полминуты тишины и обоюдного дыхания.

— А это я, — ответила она.

— Как поживаешь, дорогая?

— Спасибо. Неплохо. А ты, дорогой?