Артур Филлипс - Прага

• плач младенца и голос пожилого мужчины, пытающийся успокоить по-венгерски;

• речь на русском языке из советской эпохи (все венгры в зале на том или ином этапе образования должны были учить русский, но теперь предметом гордости стало заявлять о беспамятстве, а высочайшим достижением — незнание вообще ни одного русского слова; это распространенное заявление опровергают танцующие, многие из которых смеются и строят рожи);

• песенку из музыкальной заставки американской детской телепередачи, исполняемую в радостном мажорном ключе мужчиной, женщиной и несколькими одаренными детишками;

• старания какой-то венгерской пары, стоны и скрип кровати;

• нашинкованный британский крокетный комментарий: «южноафриканцам нужно одолеть довольно крутой холм довольно крутой холм нужно одолеть довольно крутой-крутойкрутой холм крутойкрутой холм нужно одолеть южноафриканцам довольно крутой холм нужно одолеть сегодня, Тревор, Тревор, Тревор, Тревор».

• государственный гимн Венгрии, спетый мимо нот тремя венгерскими друзьями «Жопы-кассы». Они изображают дебильных школьников и секунд через десять три голоса уже оказываются на трех разных строках гимна, аплодисменты и вопли толпы заглушают все, национальный гимн спутывается до полной непостижимости.

Он медленно идет на середину комнаты, к винному стеллажу, мысли текут одна за другой. Проще простого — расшатать этот стеллаж, чтобы он, например, упал на того, кто потянется за бутылкой на верхней полке. Тогда будет кровь, переломы, и если это случится поздно вечером, а жертва уже изрядно выпьет, объяснение происшествия будет рдеть у самого мертвеца на красной физиономии. «Я расскажу отцу, как рад принять его предложение, как здорово все устроится с этим маклерским местом, а потом приглашу моего милого брата к себе отобедать по-братски. Как поздно мы засидимся, как доволен я буду, когда жена отправится в спальню, как любезно отпущу слуг, как весело мне будет сидеть за полночь, пить и болтать с любимым братом. А потом я сведу его вниз взглянуть на подвал. О, как дико мне будет! Как горько! Будто солнце угасло — нет, это слишком».

Посреди комнаты в самой гуще давки установлена деревянная платформа, поднятая, чтобы под ней можно было танцевать. Вознесенный макушкой под самый потолок армейский дружок Тамаша сидит за звукооператорским пультом. Прямо позади вышки, у ее щербатой и исписанной граффити деревянной лестницы, Чарлз Габор, одетый в черную тенниску и брюки-хаки, пихаемый толпой извивающихся, целует низенькую девушку, которую никогда прежде не видел, которая столкнулась с Чарлзом лишь пару минут назад и сразу же запустила руки ему в штаны.

А трудно ли отравить картофелину, гадает он, остановившись перед полками у задней стены. Нет, опасность, что ее съест другой человек, или… Конечно. Дом ведь новый. Балконы, наверное, приделаны плохо, перила могут держаться нетвердо, человек легко может упасть. Пожалуй, винный стеллаж — наилучший план.

В глубине комнаты на полке, врезанной в стену, Скотт и Мария, держась за руки, орут что-то друг другу, но, поскольку они сидят прямо под одним из клубных динамиков, скоро сдаются, охрипшие, и принимаются целоваться, иногда отвлекаясь на песню. Гитара и бас внезапно глохнут, лентопротяжный жокей выдает царапучую запись фанковых барабанов, и белокурая певица выходит к микрофону. Она закрывает глаза, складывает руки, положив ладони на груди, и на овенгеренном английском поет поставленным оперным голосом:

Толпа, в разной степени владея английским, начинает подтягивать повторяющийся распев куплета, пение солистки между тем медленно скользит от оперной техники к хард-роковой манере, потом к грубому визгу. Она рычит все яростнее, младенец плачет все громче, гавайская гитара все пронзительнее, басовый грув удробляется дальше некуда, а венгерский государственный гимн вконец перепутывается. Люди, подпрыгивая, визжат слова гимна, пары танцуют, одни молодые мужчины толкают других, незнакомых. Венгры и иностранцы, дымящие у края сцены, пытаются выказать умеренную заинтересованность и почти все до одного скрипят мозгами, стараясь придумать, что им сделать или сказать, чтобы получить хотя бы чуточную возможность переспать с вокалисткой.

Гнев прошел, и с ним — самые изощренные планы. Он описывает еще один круг по своему подвалу, рука, которой он не переставая ведет по холодной стене, запорошена белым. Он снова подходит к лестнице, еще мечтая о смерти брата, но теперь это лишь жалкая попытка не думать, что сказать жене и на что согласиться. Он никогда не убьет брата. Нужен выход гораздо ужаснее.