Артур Филлипс - Прага

Но Ники ничего не слышит; она что-то заметила на другой стороне улицы и сидит неподвижно, только косит глазами, следя за происходящим в сотне футов от нее, на лице разгорается гнев.

— Погоди секунду.

Она отталкивается от стола и бежит через проспект, выста вив ладонь тормозящим машинам.

— Должен признаться, я ее люблю. Я в нее абсолютно влюблен, на самом деле. Правда, Джон. — Марк вздыхает и трет глаза. — Мне кажется, вот с ней ты и должен быть.

— В кого влюблен? — рассеянно отвечает Джон. Между мчащимися и стоящими у тротуара машинами он то и дело через дорогу видит Ники у витрины под замкнувшей неоновой вывеской, сломанной и мигающей каким-то зеленым словом, нечитабельным, даже если бы Джон знал венгерский. Ники, взволнованно жестикулируя, что-то говорит молодой паре. Через несколько секунд она с силой толкает мужчину, он отступает, лицо удивленное, сердитое и будто бы даже веселое. Девушка рядом с ним вопит, слов не разобрать, хватает Ники за лацкан блейзера и сильно бьет по щеке.

— Оппа, — выдыхает Джон, и Марк тут же вскидывается. — Что-то новое.

Удар на миг парализует Ники, но потом она толкает девушку кулаком в живот, та переламывается пополам, и с Джонова места это выглядит так, будто Ники выпустила из нее воздух, выдернув пробку из пупка. Ники плюет в изумленного парня, который кладет ладонь на спину своей спутнице, поворачивается и медленно идет через улицу обратно, и с ее губ опять искрами брызжет фейерверк образной и красочной брани. Не садясь, она подзывает официантку и заказывает еще три «уникума». Усевшись, нежно щиплет Марка за щеку, а Джона за мошонку.

— Извините, мальчики. Старые дела.

— Кто это был? — спрашивает Джон.

— Я, кажется, уже сказала — старые дела, а? — Четыре белых пальца резко отпечатались на ближайшей к Джону щеке Ники — призрак поклонника, восхищенного мягкостью ее кожи, — и Ники быстро приканчивает свою долю со следующего подноса. — Без толку барахтаться в прошлом, правда, Маркус?

Марк отчаянно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд, стереть летнюю дымку и приладить свои сморщившиеся к ночи контактные линзы.

— Можно мне тебя проинтервьюировать для моего исследования? Ты мой новый герой.

— Нет, не выйдет, — говорит она, поднимаясь и за руку поднимая Джона. — Потому что после драки, Марк, я люблю трахнуться. Я хочу, чтобы вот этот Джон увел меня к себе. Я бы пригласила тебя присоединиться, но неудавшийся гетеросексуал мне сегодня ни к чему.

Ники начинает выкладывать на стол форинты, но Марк отвергает их и сообщает, что намерен также купить большую фотографию, завтра он свяжется с организаторами выставки, чтобы все уладить. Ники буквально подпрыгивает на месте раз и другой, хлопает в ладоши. Откровенно тронутая, она целует Марка в лоб, гладит по щеке и, кажется, вот-вот заплачет. Благодарит, потом еще раз, потом уводит своего кавалера за руку в сторону проспекта Андраши.

Пока они молча шагают к его дому, где не поджидают скрытые камеры, до Джона доходит, что у Марка много денег, возможно, очень много. Месяцами Пейтон ставил и ставил всей компании выпивку, раз за разом платил за еду, каждую неделю что-нибудь дарил Джону, а теперь собирается купить произведение искусства, оцененное в девять месяцев Джоновой зарплаты, хотя у ученого нет никаких видимых источников дохода.

— Это как бы ужасно грустно, — бормочет Джон, имея в виду, что он то и не догадывался, а Марк, вероятно, самый близкий его друг в этом городе; но в изменчивом, неустойчивом эмоциональном пейзаже, который творит выпивка — и особенно «уникум», — Джон скоро переваливает печальный холм и входит в новую страну, приятную зеленую долину, где он счастлив оттого, что ведет такую интересную жизнь, счастлив оттого, что друг покупает произведение искусства, для которого позировал Джон, счастлив идти за Ники, которая, очевидно, знает какую-то тайну полного и насыщенного бытия, счастлив быть пьяным, счастлив оттого, что сегодня его не будут фотографировать во время секса, счастлив быть таким безусловно свободным от Эмили, таким ужасно грустным оттого, что сейчас не с Эмили, даже зная, что после всех его заблудших стараний он только отброшен назад и почти не знает ее; прикидывает, что Эмили должна чувствовать, живя в совершенной секретности, полагаясь только на свои решения; но Джон опять необыкновенно счастлив быть прижатым к этой кирпичной стене и чувствовать этот мягкий грызущий рот на губах, вкус сигаретного дыма и спиртного, потом лицом — ее лысину, шеей — ее лицо.