Меир Шалев - Голубь и Мальчик

Снаружи бешено стреляли. То и дело слышались крики раненых. Малыш почувствовал, как дернулось тело бойца, которого он поддерживал. Раненый упал со стула и перевалился через голубятню. Голуби забились в своей клетушке. Раненый закричал. В воздухе летали перья. Малыш поднял голубятню и побежал найти для нее другое место, но наткнулся на командира отделения. Тот ударил его прикладом «томмигана» и крикнул:

— Да сядь ты уже где-нибудь, разъебай, или займи позицию и начни стрелять, только тебя мне здесь не хватало с твоими сраными голубями!

Раздавались всё новые крики раненых. Малыш подошел к санитару и спросил, нужна ли ему помощь.

— Мне нужны еще бинты и побольше света, — сказал санитар.

Малыш нашел простыни и скатерти и порвал их на узкие полосы. Потом расставил в том углу, где работал санитар, подсвечники с большими церковными свечами. Стрельба снаружи не затихала и не ослабевала. Монастырский колокол звенел и гудел.

— Люди умирают, — тяжело вздохнул санитар, — а этого каждая пуля возвращает к жизни.

Посланные на крышу пулеметчики были подстрелены один за другим. Число раненых росло, и их крики страшили и мучили остальных. Поврежденная рация умолкла. Малыш был уверен, что его вот-вот попросят запустить голубя, но командир снова набросился на него:

— Ты всё еще здесь? Ну, тогда у меня есть для тебя дело. Метров за тридцать отсюда есть склад, его немного трудно увидеть в темноте, но он там. Беги и захвати его.

— Что значит «захвати»? Что я должен сделать?

— Не волнуйся, я подошлю к тебе еще несколько человек. Если мы пойдем в контратаку, вы прикроете нас оттуда.

— А что с голубями?

— При чем тут голуби? В заднице я видел сейчас твоих голубей!

— Голубей я не брошу.

Командир вдруг улыбнулся широкой и недоброй улыбкой, показав длинные зубы. Малыш вспомнил, что уже когда-то видел их, но не мог припомнить где.

— Ладно, — сказал он, — тогда и голубей своих бери с собой.

Малыш забросил свою переносную голубятню за спину, затянул плечевые ремни, подошел к выходу и сделал глубокий вдох. Страх охватил его и еще какое-то странное приятное чувство. Командир глянул в проулок между монастырем и жилым домом и сказал:

— Там в конце стоит их броневик. Проскочишь мимо него — значит, спасся. Если нет, встретимся в аду.

И подтолкнул его:

— Давай! Я тебя прикрою. Беги зигзагами! Быстро!

Малыш рванулся и побежал вдоль стены. Он не петлял зигзагом и не пригибался, бежал по прямой и, к своему удивлению, не был ранен и не упал. Хотя он слышал выстрелы, но не слышал свиста пуль вокруг, как в военных рассказах своих товарищей. Он бежал по прозрачному туннелю тишины и неуязвимости, который знаком только совершенным новичкам или очень опытным бойцам, ощущая приятное зеленое тепло своего плаща и тяжесть голубятни, которая уже не давила, как при подъеме к монастырю, а хорошо уравновешивала болтающиеся внутренности, ускоряла ноги и делала ровным его бег. Ему представилась картина: голуби, что на его спине, распахивают крылья и он подымается и летит вместе с ними.

Дверь склада была заперта. Он так испугался, что одного его удара хватило, чтобы сломать тонкий железный крючок. Он ворвался внутрь, сбросил с плеч голубятню и только сейчас заметил, что его «стэн» исчез, — непонятно, уронил он его на бегу или забыл в молельне.

Он положил голубятню на землю и сел рядом с ней. Я дрожу, как нога у Мириам, вдруг подумал он и вспомнил, как однажды ночью, сразу же после того, как был отправлен в кибуц, встал с кровати и тихонько вышел из интерната, лег на траву и стал смотреть в небо, чтобы подумать о своей матери, и вдруг почувствовал, как что-то скользит по его ноге, посмотрел и увидел змею, из больших гадюк Иорданской долины. Он не сдвинулся с места, но после того, как змея исчезла, начал дрожать, и его колени так ослабели, что он не мог подняться. То же самое он почувствовал и сейчас, но опыт говорил ему, что эта дрожь прогонит его страх и успокоит сердце.

Так он сидел там, и успокаивался, и ждал, но никто больше не приходил, и никто не выбежал из монастыря для контратаки, и никого не было видно в том направлении, в котором раньше указывал командир. Он ждал. Время, которое в такие мгновения не поддается никаким способам измерения, все-таки шло. В главное здание он боялся возвращаться, тем более что команда была ясной: сидеть на складе и ждать подкрепления. Его усталость и страх усилились, и, несмотря на шум, и страх, и возбуждение боя, а может быть, именно из-за них, он заснул. А когда проснулся, вскочил с ужасом — где я? На какой берег выбросил меня сон? Помнят ли там, что я здесь? И что там с ними? Розовато-серым стал уже восток и позволял вглядеться. Одна за другой прояснялись детали: каменные стены, маленькое тесное помещение, ящики с рассадой, мешки с удобрением, садовые инструменты — тяпка и вилы, свидетельство лучших дней. На стене наметился слабый квадрат света: маленькое окошко, прикрытое деревянной ставней. Он встал, открыл его и посмотрел вокруг. Поле зрения было довольно узким, но уши подсказали ему, что стрельба снаружи стала потише и направление ее изменилось. Он снова задумался: что же делать? Продолжать ждать? Взять голубятню и вернуться? А если на этот раз ему не повезет? Или если, не дай Бог, пострадают голуби? Ведь голуби важнее, может быть, его самого.