Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

— Здравствуйте. Это Союз?

Мне отвечают, что я не ошибся, это Союз. Мужчина отвечает!

— Это вас беспокоит дальневосточный писатель Теодоров Юрий Дмитриевич. С вами была предварительная телефонная договоренность относительно устройства меня в гостиницу. (Оцени стиль, Лиза!) Сделано что-нибудь относительно моего устройства?

Минутку, отвечает мужчина, сейчас выясню. И действительно через минуту:

— Все в порядке. Вам забронировано место в гостинице «Центральная». Знаете, где это?

— Кто же не знает, где гостиница «Центральная»!

— Ну, прекрасно. Все бумаги там. Вас устроят.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Короткий, деловой, благожелательный разговор мужчины с мужчиной стоимостью в одну монету. Очень хорошо! Такое начало московской жизни бодрит, вдохновляет. Дай, пожалуйста, двушку, Лиза, позвоню еще. Не надо, нашел. Слушай дальше.

— Але! Добрый день. Я могу поговорить с Константином Яковлевичем Киселевым?

— Можете. Костя!! Возьми трубку.

— Да. Слушаю. Киселев.

Я:

— Киселев, не хами. У тебя грубый голос. А говорит с тобой не кто-нибудь, а Теодоров.

— Кто-о?

— Теодоров, глухая тетеря. Это я Теодоров! А ты Киселев.

— Ю-юра! (Тут следуют непечатные выражения удивления и радости.) Ты где? Ты в Москве, что ли?

— А еще точней — на Казанском вокзале. Слушай! Я только что прибыл. Еду сейчас в гостиницу «Центральная». Устроюсь там, и я свободен. Где встретимся?

— Стой… погоди… дай очухаться! сейчас соображу. Так! Сообразил. Как у тебя с капустой?

— Не понял. С какой капустой?

— Ну, провинция! Ну, писатели в провинции! С деньгами у тебя как?

— Вот так бы и говорил. Не уважаешь, Киселев, деньги.

— Плохо, что ли? Мне надо искать?

— Плохо будет, когда спустим. Не ищи! Говори, где встретимся.

— Так. Так. Так. А что, если в ЦДЛ? Членский билет у тебя с собой?

— Дурацкие вопросы задаешь, Костя. Давно утерян.

— Понял. Извини. Ладно, я тебя сам проведу. Часа тебе на гостиницу хватит?

— Дай два.

— Даю два! Будешь выходить из гостиницы, позвони, идет?

— Идет.

— Юра, а ты… (непечатное выражение) действительно Теодоров?

— Не сбивай меня с толку, а то я сам засомневаюсь. А я твои планы не нарушил?

— Еще как! Работы полно, но хрен с ней! Деловая встреча намечена, но пошла она! Жена ждет пораньше, но… (непечатное выражение). Короче, жду звонка!

Вот такой, Лизонька, интересный разговор, хотя несколько… это самое… нецензурный. Но друг-читатель, я надеюсь, уже привык к простой бытовой речи. Да и не злоупотребляю я, кажется, нехорошими словами — зачем? Стараюсь сопротивляться нашему хулиганскому времени, не только хулиганскому и негодяйскому, но еще и утекающему, утекающему, как… как песок в песочных часах (вот сильное сравнение!). Обещаю, что в этой главке и в последующих никто больше не посмеет… это самое… грубо выражаться. Разве только в шутку? В шутку, я полагаю, можно. У меня все герои (и сам Теодоров иногда) матерятся только в шутку и сами же при этом добродушно как бы смеются. Не то что у злого, неприятного писателя Лимонова… У него грубый, неинтеллигентный мат-перемат. А потому что живет за границей и ненавидит окружающую действительность.

Но это так, к слову. А разговор мой с Костей Киселевым, разговор, который я мог бы уложить в одну повествовательную фразу, привел я дословно для того, чтобы ты, Лиза, сильно удивилась. Что, мол, за тип этот Теодоров! Везде-то у него друзья-приятели! Все-то радуются встрече с ним, даже какая-то старуха-вязальщица готова подарить ему шерстяные носки! Встретилась в дороге жирная продавщица, так и ту он не сумел как следует возненавидеть. Так не бывает, Теодоров! Врешь ты все.

Но я не вру. Бывает. И всегда так будет, предполагаю, пока Теодоров-сан сам не окрысится, как… как крыса, на весь этот Божий мир, на всех людей, родных и чужих, близких и далеких, на счастливых и несчастных, особенно, особенно не счастливых, процветающих, удачливых, денежных, — пока не озвереет, как… как зверь, не научится ненависти к умным и глупым, больным и здоровым, особенно к здоровым, непьющим, разумным, полноценным, — пока не станет презирать, завидовать, клеветать, наушничать, строчить доносы, подсиживать и опять презирать, опять завидовать, клеветать, наушничать, строчить доносы, подсиживать, — а всего этого человеческого многообразия и богатства ему, однозначно слабоумному, не дано.

Поэтому, Лизунчик… (о, Боже!)… поэтому, милая Лиза, Теодоров не виноват в том, что следующий его телефонный разговор не менее дружелюбен, чем предыдущий. Но тебе его лучше не слышать. Прерываю связь.