Эли Фрей - Город за изгородью

– Что же получается… – говорю я с детской обидой. – То, что ты нам рассказывал про мир за пределами Чертоги… Это тоже вранье?

Он качает головой.

– Нет, это правда. Просто я говорил так, будто все это происходило со мной. На самом деле я смотрел на все со стороны. Был просто наблюдателем. В детстве мы ездили в Город с родителями – но чтобы продать кое-какие вещи на рынке. Мы проходили мимо парка с аттракционами, я смотрел, как дети едят сладкую вату, и облизывался. В институте меня не брали ни на одну тусовку, но я видел, как они проходят, потому что периодически подрабатывал в домах и кафешках уборщиком. Отец вообще не хотел пускать меня на учебу. Он говорил, что по мне плачут шахты, – я должен, как все нормальные люди вокруг, идти на шахту. Зарабатывать деньги и помогать семье. А сама мысль о работе там вызывала ужас… Хорошо, мама настояла на том, чтобы я пошел на учебу.

– Архип… – только и говорю я. – Не представляю, какой трудной была для тебя жизнь в Городе.

Сейчас я не могу понять Архипа – зачем тратить столько времени и сил, чтобы создать такую продуманную до мелочей ложь… И кормить этим враньем нас многие годы. Но мне жаль его… Я знаю его характер и теперь понимаю, насколько психологически тяжело для него жить в бедности – в отличие от меня или других ребят из наших.

Мы одновременно поднимаем стаканы с молоком, делаем глоток.

– Прости меня, Кит, – говорит Архип. – Прости за все. Это я виноват – я должен был увидеть раньше, что с тобой что-то происходит. Понять все о тебе и Ханне. И оставить в покое эту чертову фройляйн. Делаю официальное заявление – я больше не приближусь к ней ближе двух метров. Она – твое…

– А ты прости меня. За то, что стоял в стороне, когда произошла трагедия. Прости, что не был рядом. И что не подошел к тебе первым.

И вдруг стало удивительно легко. Как будто с плеч свалился огромный груз.

– Что мы будем делать, Кит-Кат? Что дальше?

Я знаю, что он имеет в виду. Как нам жить теперь, когда погибли наши родные? Архип учится в институте, я хожу в школу. А что теперь?

Я смотрю на белое молоко в стакане, которое из-за дрожащих рук наверху покрывается мелкой рябью.

– Ты знаешь… Мир вокруг меняется, Архип. Движется и куда-то спешит. Надо догонять его, а то мы уж слишком засиделись в детстве…

Спустя месяц

Мы идем по кривым улочкам Чертоги, гордо задирая головы, весело шагая в ногу. Наша цель – школа…

– Учеба была дико скучной, – рассказывает Архип, размахивая своими документами из института. – Все студенты – полные придурки. Девки все страшные – наши забойщицы в шахте и то постройнее будут. Может, оно и к лучшему, а? Нас на одну шахту определили, будем командой. Да мы с тобой заживем, Брык! Лучше всех!

– А то! А вдруг мы откопаем самородок? Представляешь, как мы заживем? Да мы купим всю Чертогу!

Мы делаем вид, что мы смелые. Но на самом деле нам обоим страшно, очень. Страшно вот так просто расставаться с детством.

– Тук-тук. – Я вхожу в кабинет придурка-директора.

– А, Брыков, входи.

Уф! Наконец-то я освобожусь от всего этого дерьма и больше никогда не услышу каркающий голос этого обсоса!

Он сидит в кресле, держит в руках мои документы и заявление об отчислении.

– Ты уверен? – говорит он, поджав губы.

– Да, меня берут на работу. – Я протягиваю ему официальную справку с шахт. – Мне недавно исполнилось шестнадцать. Уже можно.

– Я о другом… Медсестра сказала, у тебя было несколько перепадов давления на этой неделе. И два обморока. Ты не справишься в шахте. Она погубит тебя.

Он меня злит.

– Ну что ж, значит, это у нас семейное. Куда деваться? Мы с матерью по уши в старых кредитах. Кто-то теперь должен быть главным в семье. Мне нужно быть сильным. Таким, какими были отец и брат.

Мне не нравится говорить о моей болезни. Не нравится говорить о том, что не поддается моему контролю. Компенсации, которую выплатили в связи со смертью отца, хватило только на часть кредитов. Остальное нам с матерью еще придется выплачивать…

Он протягивает мне руку.

– Мне жаль, что эта трагедия зацепила твою семью, Никита. Мне очень жаль, что все идет так. Это не дело – детям бросать школу и хоронить себя на рудниках с ранних лет. Совсем не дело… Тем более тебе, с твоими проблемами.

Я через силу пожимаю его руку. А потом убираю и бесстыдно вытираю ладонь о новенький свитер. Гордо смотрю на директора и хмыкаю:

– А вы не беспокойтесь обо мне. Мне с детства суждено сдохнуть в канаве, как последней ублюжей собаке. Вы лучше о живых беспокойтесь.