Лариса Райт - Последний шедевр Сальвадора Дали

– Обо мне? – не поверила Анна.

– Именно! Ты была с Дали! Разговаривала с ним! Боже! Тебя даже видели плачущей. Замри! Кажется, нашелся охотник за сенсациями!

– Что?

– Нас фотографируют. Да веди же себя естественно! Не крути головой!

Краем глаза заметив вспышку, девушка втянула голову в плечи. Она была готова провалиться сквозь землю. Но спутник предпочитал не замечать ее растерянности и продолжал:

– Самое главное, тебе даже и выдумывать ничего не надо: никакого спектакля, никаких подводных камней. Ты – начинающая художница, а Дали решил доверить тебе свои планы. Он говорил о жизни, искусстве, любви. Он рассуждал о прошлом и позволил тебе заглянуть в будущее. «Неужели?» – удивятся журналисты. Причем не только приличные, но и все остальные, и хором решат, что в этой начинающей «живописице» определенно что-то есть, раз сам Дали… Ну а дальше все понятно.

– Что?

– Все. Дальше тебя попросят продемонстрировать две-три работы, протрубят о твоем таланте, обязательно найдется какой-нибудь заинтересованный меценат, и если ты не будешь дурой, обязательно воспользуешься ситуацией и взлетишь.

Быть дурой Анне не хотелось, но и взлетать за чужой счет тоже.

– Из грязи в князи, – пробормотала она и осторожно огляделась. Вопреки ожиданиям только два-три человека торопливо отвели глаза, случайно встретившись с ней взглядом. Остальным – стайке мальчишек-футболистов, пожилым парам в кафе, молодым мамашам с колясками и нескольким случайным прохожим уже не было никакого до них дела.

Жизнь вернулась в свое привычное русло. Ну, Дали и Дали. Он же родился здесь. Он тут частый гость. Славный сын Фигераса – вот и все. Да, с ним какая-то девушка. Ну и что? Раз она с ним – значит, так надо. Может быть, она ученица – тащит ведь тяжелый мольберт. Или родственница… Или дочка друзей… Или? Ах, не все ли равно!

Внезапно Анна испытала облегчение. Какая же она все-таки маленькая закомплексованная девочка! Действительно, а не все ли равно. Пускай себе смотрят: вопросительно, доброжелательно, негодующе, да как хотят. Конечно, не будет она пользоваться никакой ситуацией и не нужны ей никакие шансы. Но в одном Дали прав: раз он удостоил ее своим общением – значит, в ней что-то есть. И она должна не стесняться своего положения, а гордиться им.

– Ты в порядке? – осведомился художник. – Мы можем наконец сдвинуться с места, а не стоять тут на всеобщем обозрении, будто лицо Мэй Уэст поместили не под уменьшающую, а под увеличивающую линзу? – спросил он с некоторым раздражением.

Про лицо Анна не поняла ничего. Она поняла другое:

– Вы это специально, да?

– Что?

– Ну, про журналистов и все такое.

– Все такое, – передразнил художник. – Дали не из тех, кто тратит свое внимание на вещи случайные. Случайностей вообще нет ни в атомной физике, ни в математике, ни в искусстве, ни в жизни.

– Разве? – усомнилась Анна. – Но взять хотя бы нашу встречу. Ведь она же абсолютно случайна!

Художник посмотрел на нее с тем укоризненным снисхождением, с которым смотрит любящий родитель на нашкодившего ребенка, осторожно потрогал кончики своих усов и сказал очень тихо, трогательно и как-то слишком просто, а потому пронзительно:

– Это тебе сейчас так кажется, деточка.

Анна смотрела в его черные, большие, навыкате глаза, светящиеся умом, и верила безоговорочно. Все это создано для нее. Этот день, эта площадь во всех своих состояниях: утреннем – говорливым и бойким, полуденном – ленивым и знойным, и вечернем – неторопливым, завораживающим, западающим в душу, будоражащим лучшие чувства. И даже сам Дали здесь специально для нее. Для того чтобы научить не бояться, не прятаться, не стесняться, а видеть и ценить прекрасное, что дано только тебе и больше никому. Анне дана эта встреча, этот день, эта площадь, и пока это лучшая неслучайная случайность, которая произошла в ее жизни.

– Куда надо идти? – с готовностью спросила она.

– В гости, – коротко ответил Дали. – Полагаю, рабочий день окончен, и это к лучшему. Одета ты явно не для приемов. Только, пожалуйста, не надо снова впадать в оцепенение, будто ты кролик, которого бросают в клетку с тиграми.

И, не собираясь тратить время на дальнейшие уговоры, художник отвернулся от девушки и быстро зашагал через площадь, отвечая поклонами на поклоны, улыбкой на улыбку и приветствием на приветствие.

«И вам всего доброго», – говорил он, раскланиваясь с пожилым господином. «Мое почтение», – кивал старушке за столиком кафе. «Будьте здоровы!» – желал детишкам в колясках и их мамашам.