Джон Ноулз - Сепаратный мир

– Конечно. Давай дальше.

– «…с приказом идти с тремя легионами ускоренным маршем на соединение с ним». «С ним» значит с Цезарем, конечно.

Финни посмотрел на меня стеклянным взглядом и сказал:

– Конечно.

– Итак, «…с приказом идти с тремя легионами ускоренным маршем на соединение с ним; сам же он… – то есть Цезарь, – послал кавалерию для отражения внезапных неприятельских набегов. Теперь, когда галлы поняли, что происходит, они послали отряд своих отборных пеших воинов, чтобы устроить засады; и те, несмотря на потерю своего начальника Вертиска, настигли наших конников, привели их в замешательство и гнали до самого лагеря».

– Сдается мне, это то самое, что мистер Хорн называет «грязным переводом». Что это значит?

– Что дела у Цезаря в тот раз пошли не лучшим образом.

– Но он же в конце концов победил.

– Разумеется. Если ты имеешь в виду кампанию в целом… – Я запнулся. – Он победил, если ты веришь, что Галльская война происходила в действительности…

С самого начала Цезарь был исторической личностью, в существование которой Финеас категорически отказывался верить. Затерянный в глубине двух тысячелетий, носитель мертвого языка и повелитель мертвой империи, проклятие и бич всех школьников, Цезарь, по его мнению, был бо́льшим тираном для Девона, чем некогда для Рима. Финеас совершенно искренне «имел личный зуб» на Цезаря и злился главным образом из-за того, что был убежден: ни Цезаря, ни Рима, ни латинского языка в мире никогда не существовало…

– Если ты веришь, что некий Цезарь когда-либо действительно жил, – добавил я.

Финни встал с койки, поразмыслив, взял палку и странно посмотрел на меня. Мне показалось, что он сейчас рассмеется.

– Естественно, я не верю книгам и не верю учителям. – Он сделал несколько шагов. – Но я верю – и это для меня важно – тебе. Я знаю, что ты – лучше всех. – Я ждал, не произнося ни слова. – И ты рассказал мне о Чумном – что он сошел с ума. Поэтому пришлось это признать. Чумной сошел с ума. И вот когда я это понял, я осознал, что война реально существует, и эта, и все остальные. Если война может кого-то свести с ума, то она реальна. Да, наверное, я всегда это знал, но не принимал. – Он положил ногу – маленький гипсовый слепок с металлической пластиной под ступней для ходьбы – на койку возле меня. – Признаться честно, вначале, когда ты рассказывал мне о Чумном, у меня возникли сомнения скорее на твой счет. Конечно, я тебе поверил, – поспешно добавил он, – но ты, знаешь ли, человек нервный, и я подумал: может, у тебя немного воспалилось воображение там, в Вермонте? Может, Чумной не такой уж чокнутый, как тебе показалось? – Финни попытался подготовить меня к тому, что собирался сказать дальше: – А потом я сам увидел его.

Я не поверил своим ушам.

– Ты видел Чумного?!

– Я видел его сегодня утром, после службы. Он… ты знаешь, у меня воображение не воспаленное, но я видел Чумного, прятавшегося в кустах возле часовни. Я выскользнул через боковую дверь, как обычно – чтобы избежать толкучки, – и увидел Чумного, он наверняка тоже меня заметил, но не сказал ни слова. Просто смотрел на меня так, будто я – горилла или еще кто-нибудь вроде того, а потом нырнул в офис мистера Кархарта.

– Наверное, он сбрендил, – произнес я машинально, а потом невольно встретился взглядом с Финни, и мы оба вдруг расхохотались.

– С этим мы ничего не можем поделать, – скорбно сказал он.

– Я не хочу его видеть, – пробормотал я. Потом, стараясь казаться более спокойным, добавил: – Кто еще знает, что он здесь?

– Думаю, никто.

– Мы действительно ничего сделать не можем. Вероятно, мистер Кархарт или доктор Стэнпоул что-нибудь придумают. Нам не следует никому ничего говорить, потому что… потому что они только напугают Чумного, а он – их.

– Так или иначе, – продолжил Финни, – в тот момент я понял, что война – настоящая.

– Да, думаю, эта война настоящая. Но твоя мне нравилась больше.

– Мне тоже.

– Я бы предпочел, чтобы ты ничего такого не понял. Зачем ты это сделал? – Мы снова принялись хохотать, обмениваясь чуть виноватыми взглядами, как два человека, последний раз видевшиеся на беспутной пьянке, а теперь встретившиеся на чаепитии в доме священника.

– И все же, – сказал он, – ты прекрасно выступил на Олимпийских играх.

– А ты был величайшим политическим комментатором всех времен и народов.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что завоевал все золотые медали во всех видах спорта? Никто в истории человечества ничего подобного не совершал.