Сюльви Кекконен - Амалия

Многого, наверно, еще не увидела и не услышала Амалия в Хельсинки. Редко она ходила по городу вечерами. Но когда случалось, ее поражали освещенные улицы, сверкающие витрины и цветные огни реклам — все это делало город неузнаваемым, и люди, населяющие его, казались далекими и чужими, как женщины из журналов мод.

Сидя в кресле-качалке в своей избе, Амалия вспоминает, и ей кажутся теперь сновидением и огни города, и необычайно красивые люди, встреченные ею на улицах, и утренняя сутолока рыночной площади, и крик чаек, и отлитые из металла фигуры под кронами деревьев.

Дни стали короткими и сумрачными. Встав на табуретку, Амалия зажигает лампу под потолком избы, а в конюшню и в хлев по утрам и вечерам ходит со штормовым фонарем. Теперь-то можно купить керосин, а во время войны приходилось его экономить.

В хельсинкской квартире Пааво и Кертту — центральное отопление, хотя в кабинете Пааво еще осталась белая кафельная печь. Ее не стали разрушать, когда в дом провели центральное отопление. Эта печь в комнате Пааво даже выше, чем кафельные печи у священника в их селе. Амалия не знает, чтобы у кого-нибудь еще в здешних местах были кафельные печи. Даже каменные печи здесь есть только в старых домах, например в большой избе Ээвала. Благодаря этой большой печи из натурального камня изба даже в самые жаркие летние дни сохраняет прохладу, и, по мнению Пааво, это просто идеальное жилье для лета. Печи в комнатах — даже в Ээвала — сложены из кирпича, так же как и хлебная печь в малой избе. И в Ийккала тоже все печи кирпичные.

Амалия натопила свою большую комнату, ожидая домой Антти. Это ведь справедливо, что парень, который уже ходит с мужчинами по лесам и зарабатывает деньги, получит отдельную комнату. Амалия теперь уже не будет мешать ему по утрам своим стуком, и оба будут чувствовать себя свободней.

Зимой Антти дважды заходил домой и жил по неделе. Но у Амалии осталось впечатление, что сын побывал у нее в гостях, а не дома. Как и прежде, даже еще заботливей, пожалуй, ухаживает мать за своим Антти, чинит и приводит в порядок его одежду, готовит его любимые кушанья и каждый вечер топит баню. Антти большой любитель попариться, несмотря на молодость. Амалия в Хельсинки тоже истосковалась по бане, ее не смогла заменить даже белая блестящая ванна.

Сын является домой. И странно — материнское участие ограничивается лишь заботами о его здоровье и отдыхе. Почему-то постепенно исчезла рожденная ожиданием нежность, как пропадает синий цвет далекого леса, как только приблизишься к нему. И все-таки мать необычайно рада этим коротким приходам сына. С удовольствием смотрит она из окна избы на Антти, запрягающего Резвую в маленькие санки, чтобы ехать в гости или привезти из лесу жерди.

Осенью Амалия продала дяде Ээверту лес на сруб. Ей нужны были деньги для мелиоративных работ. Чтобы перепахать осушенное болото, ей пришлось нанять в соседней деревне тракториста. Рытье канав тоже стоит денег. Ни один хозяин не сможет расширить свою посевную площадь без денег, будь он даже силачом и умей мастерски работать киркой и лопатой. Амалия уже не один год мечтала о превращении своего длинного болотного участка в овсяное поле. Старый Пекка теперь часто и подолгу живет в избе Амалии. Он запрягает Воронка в сани с плетеным кузовом и возит на старые глинистые поля навоз и жидкую грязь из вырытой на болоте ямы.

Пекка бредет медленно, и Воронок плетется потихоньку, но все-таки дело делается и от него остается след. Пекка уже устал и недавно пошел домой отдохнуть. Перед уходом он уверял, что погода непременно испортится. Пекка всегда и раньше точно предсказывал ненастье по ломоте в суставах.

Вечер промелькнул незаметно. Уже поздно. Амалия сидит в своей качалке. Она позабыла о времени, читая гамсуновский «Голод». А стрелки часов показывают полночь. Вдруг она слышит стук в дверь. Амалия встает. Там, за дверью, Манне. Он шумит, кричит, дергает дверь. Лошадь его — у крыльца.

— Пусти переночевать, — просит Манне. — Я везу мальчика к доктору. Получил в драке финкой. Крови — целая лужа, нужна помощь. Метель чертова совсем занесла дорогу, даже мой конь не в силах везти.

— В избе тепло, на деревянном диване соломенный тюфяк — клади туда своего сына. А сам можешь поспать на скамье. Для лошади есть место в хлеву, не в конюшне.

— Но ведь у тебя же есть и комнаты, и кровати с пружинными матрацами. Или они заняты постояльцами? И неужели моему коню не место в конюшне, рядом с твоим старым мерином? Гордая ты стала, Амалия Ээвала.