Мартин Эмис - Лондонские поля

И потом, этот видеофильм. Господи! Кит был глубоко тронут, и это чувство до сих пор его не покинуло. Освещение, мастерство постановки, изощренный профессионализм. Не то чтобы чересчур откровенно, нет, но работа, в своем роде, наивысшего качества. В прошлом Кит извел километры пленки, снимая на видео разных пташек, и относился к этому делу по-настоящему серьезно. Однако и по сей день он был озадачен однообразным убожеством плодов всех своих усилий. А все потому, что, водрузив себе на плечо камеру и уложив какую-нибудь подружку на ковер или кушетку, Кит становился прожженным эстетом. Он старался, чтобы все было красиво, но выходило безобразно, а сами пташки казались безумными. И притом отталкивающе безумными. Так что когда Николь Сикс, соблазнительно сведенная к двум измерениям, выбралась из длинного зеленого платья и, оставаясь в лифчике и трусиках, этак задумчиво посмотрела в окно, Кит ощутил покалывание в позвоночнике, а волосы у него на затылке встали дыбом. Собственно говоря, он почувствовал ту самую глубокую зачарованность, которую внушает твердая хватка подлинного искусства.

Типа, актриса. Настоящая профи: знает, что делает. А остальные — так, любительницы. И это благоприятное впечатление ни в коей мере не было испорчено грязными словами, сказанными ею уже на лестнице. Поэзия выемки между грудями. Николь тогда тоже на минуту показалась безумной, но притягательно, чарующе безумной. В царстве сексуальности капельки такого безумия и ожидаешь — собственно, даже жаждешь. Последовать за мыслями Кита туда, докуда они не вполне-то и доходили (и тем не менее он думал об этом со всей страстью), — только зыбкость может подвигнуть женщину на то, чтобы вложить так много от самое себя в столь ненадежную область. Взять Энэлайз. «Мастурбируй, Кит, представляя себе меня», — сказала Николь. И Кит с должным почтением внял ее просьбе. «Все то, что ты хотел проделать со своими девицами… Проделай все это со мной. В воображении». Кит думал и думал. Теперь не оставалось уже ничего, что он хотел бы проделать с девицами и тут же не проделывал бы, — что могла, среди многих других прочих, убедительно засвидетельствовать Триш Шёрт. А ведь он никогда не насиловал Триш Шёрт: не видел в этом необходимости. Нет, Кит делал с ними все, что хотел, — кроме, пожалуй, одного из способов соития, который имел обыкновение ускользать у него из памяти (пятнадцатью минутами позже, на улице, он остановится как вкопанный и щелкнет пальцами), так занят он был всеми другими своими выкрутасами… Ну да, точно. Была одна вещь, которую он хотел бы проделывать с девицами, но так ни разу не взял и не проделал. К тому же он хотел этого довольно-таки сильно и часто (когда они пилили его, изводили нытьем и все такое — или не давали сделать с ними все, что ему приходило на ум). Он никогда никого из них не убил. Ни разу этого не проделал. А ее поцелуй (боже!), как будто тонешь в болоте или в зыбучих песках…

Кит вставил в «Бланкпункт» новую кассету с дартсовым репортажем и поудобнее уселся в своем «кавалере». Классическая встреча в «Посольстве» между Кимом Твемлоу и Нигелем Хаусом. Такое погружение в дартсовую атмосферу было, по мнению Кита, наилучшей подготовкой к предстоящему ему четвертьфинальному матчу в «Джордже Вашингтоне» на Инглэнд-лейн. Изогнув шею и поморщившись, он посмотрел на высокое окно Николь. Подумал: да, мать-перемать, времени им не жалко.

Гай ощутил обжигающий удар в область левого глаза. Голова его дернулась назад, не нашла опоры в воздухе, и сила тяжести властно опрокинула его на пол.

Через несколько мгновений невинного смятения Николь опустилась возле него на колени.

— Ой, нет! — сказала она. — Милый мой, прости!

Гай поднес ладонь к виску. Закрыл глаза, а потом стал механически моргать.

— Дай-ка взглянуть. У-у-у! Выглядит отвратительно. К такой ссадине надо бы приложить мясо. Я, должно быть, задела тебя своим кольцом. Боже ты мой… Ты бы лучше предупредил меня насчет своего языка .

Гай слегка приподнялся и произнес ей вслед, с трудом скрывая раздражение в голосе:

— Ты же говорила, что Панчо, или как его там, ласкал тебя именно языком.

С выкаченными глазами, зажимая рукою рот, Николь опустилась на корточки возле открытого холодильника. Затем ее взгляд прояснился, лицо разгладилось.

— В ухо, — отозвалась она. — Он влезал мне языком в ухо, а вовсе не в рот. Он был просто грязный цыганенок или что-то вроде.

— Ну а откуда же я мог это знать?