Дэвид Лодж - Терапия

- Мило, - одобрительно заметил он, когда я впустил его в квартиру и включил свет. Парень подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу.

- Блин, - изрек он. - Шума почти не слышно.

- Двойные стекла, - пояснил я. - Послушайте, я пригласил вас только для того, чтобы к вам не приставали полицейские. Я напою вас чаем, если хотите…

- Спасибо, - отозвался он, немедленно садясь на диван.

- …я дам вам чашку чая, но это все, понятно? Затем вы пойдете своей дорогой, и я больше не желаю вас здесь видеть, никогда. Договорились?

Он кивнул, не столь убедительно, как мне хотелось бы, и вынул из кармана жестянку с табаком для самокруток.

- Здесь не курят, если не возражаете, - добавил я.

Он вздохнул, пожал плечами и убрал жестянку в карман анорака. Одет он был как все молодые бродяги из Уэст-Энда: стеганая куртка, синие джинсы, мартинсы плюс грязный бежевый вязаный шарф, свисавший до щиколоток.

- Не против, если я разденусь? - спросил он и скинул анорак, не дожидаясь разрешения. - Здесь несколько теплее, чем я привык

Без анорака, в одном трикотажном свитере, светившемся на локтях, он казался тонким и хрупким.

- Редко здесь бываете, да? - заметил он. - А где вообще живете?

Я сказал.

- Значит, на севере? - рассеянно уточнил он. - А зачем вам вообще два дома?

От его любопытства мне стало не по себе. Чтобы остановить поток вопросов, я стал задавать их сам. Его зовут Грэхэм - а не Грэм, подчеркнул он, произнося в своем имени обычно немые звуки, словно в этом было нечто аристократическое, выделяющее его из общего ряда. Родом он из Дэгенхэма, и история его жизни оказалась такой, как я и ожидал: распавшаяся семья, отсутствующий отец, пьяница мать, прогулы в школе, неприятности с законом в возрасте двенадцати лет, отдан на воспитание в чужую семью, сбежал, его вернули домой, он снова сбежал, приехал на Запад, как он называет Уэст-Энд, привлеченный яркими огнями большого города. Живет подаянием, иногда случайным заработком - раздает листовки на Лестер-сквер, моет машины в гараже в Сохо. Я спросил его, почему он не пытается найти постоянную работу, и он важно ответил:

- Я ценю свою свободу.

Грэхэм представляет собой причудливую смесь наивности и уличной мудрости, он недоучка, но его образованная половина поражает осведомленностью в самых неожиданных областях. Увидев книгу Кьеркегора «Повторение», которую я сегодня купил у букиниста на Чаринг-Кросс-роуд, он, дотянувшись, взял ее.

- Кьеркегор, - произнес он, - первый экзистенциалист.

Я расхохотался в полном изумлении:

- Что вы знаете об экзистенциализме?

- Существование важнее сущности, - проговорил он, словно воспроизводя начало детского стишка.

Он не читал текст с суперобложки, потому что у этой книги ее не было. Думаю, он из числа людей с фотографической памятью. Видит где-то фразы и запоминает их, не понимая, что они означают. Удивительно уже то, что он вообще их увидел. Я спросил, где он встречал имя Кьеркегора, - в библиотеке, ответил он.

- Я обратил на него внимание, - пояснил он, - из-за смешного написания по-датски. С двумя «а». Как «А-ах!» в комиксах.

Он много времени проводит в Вестминстерской библиотеке, совсем рядом с Лестер-сквер, роясь в энциклопедиях.

- Если ты просто заходишь погреться, тебя через какое-то время выгоняют, - сказал он. - Но если читаешь, они не могут этого сделать.

Чем дальше заходила беседа, тем труднее становилось закончить ее и выгнать парня на улицу, в холод.

- Где вы сегодня будете ночевать? - спросил я его.

- Не знаю, - ответил он. - Можно поспать внизу?

- Нет, - отрезал я.

- Жаль, хорошее такое крылечко. Чистое. Никаких тебе сквозняков. Ну, найду что-нибудь.

- А сколько стоит самый дешевый ночлег в округе? - спросил я.

Он окинул меня быстрым, оценивающим взглядом.

- Пятнадцать монет.

- Я вам не верю.

- Я не про ночлежки говорю, - слегка возмутился он, - и не про Армию спасения. Я скорей буду спать на тротуаре, чем в одном из их клоповников, где грязные старики всю ночь кашляют и пердят и пристают к тебе в туалете.

В конце концов я дал ему пятнадцать фунтов и вывел из дома. На крыльце он небрежно поблагодарил меня, поднял воротник и смылся в направлении Трафальгарской площади. Я очень сомневаюсь, что он потратит свалившиеся с неба деньги на ночлег - они позволят ему два или три дня покупать еду и курево, - но моя совесть чиста. Или нет?

Я уже собрался лечь, но решил сначала разгадать тайну слов «пруд, а не он», заглянув в словарь, который нашелся в этой квартире. В нем, помимо толкования слов, даны фамилии известных людей, и точно, он там был, хотя я никогда раньше о нем не слышал: « Прудон, Пъер Жозеф (1809-1865), французский социалист, в памфлете «Что такое собственность?» (1840) объявил собственность воровством». Каково, а?