Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

– Должно быть, Элени было непросто на это решиться, ведь она так любила своих учеников, – задумчиво проговорила Алексис.

– Да, это было ужасно. И не только для нее, но и для окружающих, – ответила Фотини.

Алексис почувствовала, что у нее пересохло во рту. Не в силах выговорить ни слова, она придвинула Фотини пустую чашку, и женщина снова наполнила ее. Размешивая ложкой сахар, Алексис почувствовала, как ее затягивает воображаемая воронка горя и страданий Элени, похожая на ту, что образовалась на поверхности темной жидкости в чашке.

Что чувствует человек, вынужденный расстаться со своим домом и по существу помещенный в тюрьму, из которой хорошо видно все самое дорогое для тебя, все то, что ты покинул? Однако Алексис думала не только о женщине, которая приходилась ей прабабушкой, но и о мальчике, который ее заразил – оба они не были виновны ни в каком преступлении, но приговорены.

Протянув руку, Фотини сжала запястье девушки. Она подумала, что, пожалуй, слишком поторопилась с рассказом: похоже, Алексис приняла его чересчур близко к сердцу. Но она рассказывала не сказку, в которой можно было пропустить некоторые детали, а реальную историю, которая теряла смысл, если не рассказать ее полностью.

По лицу Алексис в очередной раз пробежала мрачная тень, резко контрастировавшая с почти безоблачным небом. Пожилая женщина полагала, что до этого дня единственным, что омрачало жизнь девушки, была скрытность матери относительно своего прошлого, но вряд ли этот вопрос по-настоящему беспокоил Алексис – и уж наверняка он не мучил ее бессонными ночами. Фотини была уверена, что ее гостья никогда не видела тяжелобольных людей, не говоря уже о смерти. И теперь ей пришлось лицом к лицу встретиться со всем этим.

– Алексис, пойдем пройдемся, – сказала Фотини, поднимаясь. – Позже мы попросим Герасимо отвезти нас на остров – вот увидишь, там для тебя многое прояснится.

Прогулка была именно тем, что сейчас нужно было Алексис. От встречи с прошлым семьи и ударной дозы кофеина у нее кружилась голова, и, когда они спустились по деревянным ступенькам на усыпанный галькой берег, девушка принялась жадно вдыхать соленый морской воздух.

– Почему мама никогда не рассказывала мне об этом? – спросила она.

– Я уверена, у нее были на то свои причины, – ответила Фотини, подумав, что девушке еще очень многое предстоит узнать. – Возможно, когда ты вернешься в Англию, София расскажет, почему была такой скрытной.

Прогулявшись по берегу, они стали подниматься по каменистой тропинке, по обеим сторонам которой росли ворсянка и лаванда. Тропинка вывела их за околицу деревни. Ветер здесь был сильнее, и Фотини пошла медленнее. Несмотря на то что для семидесяти с лишним лет она была в неплохой физической форме, возраст и крутой подъем все же сказывались.

Время от времени Фотини останавливалась, обращая внимание Алексис на что-нибудь. Пару раз она показывала ей некоторые строения на Спиналонге, хорошо заметные с высоты. Наконец они вышли к огромному валуну, который под действием ветра и дождя, а также из-за долгого использования в качестве скамьи стал абсолютно гладким. Присев, женщины смотрели на море. Ветер шевелил низкие кусты дикого тимьяна, в изобилии произрастающего в этих местах. Фотини приступила к изложению истории Софии.

В последующие дни Фотини без утайки рассказала Алексис все, что знала о прошлом ее семьи, – от мелких эпизодов из детства родных девушки до краткой истории Крита в целом. Они бродили прибрежными тропами, сидели за столиком в таверне, ездили на машине Алексис в соседние городки, и все это время Фотини говорила, говорила, говорила… Постепенно мозаичная картина жизни Петракисов становилась все более полной. Алексис казалось, что она с каждым днем становится старше и мудрее. Фотини же, мыслями возвращаясь в прошлое, словно и сама молодела. Без малого пятьдесят лет, которые разделяли двух женщин, исчезли, и стороннему наблюдателю, встретившему их во время этих прогулок, они могли бы даже показаться сестрами.

1939

В начале мая на Крите наступает самое замечательное, поистине райское время. В один из таких дней, когда деревья тонули в цвету, а остатки снега, покрывавшего горы, уже растаяли, сбежав вниз кристально чистыми ручьями, Элени отправилась в короткое путешествие на Спиналонгу. Небо этого черного дня было абсолютно безоблачным, нежно-голубым, и такой контраст не мог не бросаться в глаза. Проводить Элени собралось немало людей, и несмотря на то что в этот день школа официально работала, в честь уезжающей навсегда учительницы классные комнаты звенели тишиной – все без исключения ученики и коллеги собрались на берегу, чтобы поглазеть, всплакнуть, сказать ей что-то ободряющее.