Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез

– Выглядит так, словно кто-то хотел христианизировать это место, – сказал Майк.

– Думаешь, здесь еще продолжается борьба? – спросила Никки.

– За душу острова? Конечно, продолжается, – откликнулась Ким.

Они взглянули на нее. Ким пожала плечами.

Майк подошел к одиноко стоящей колонне и задрал голову. В небе горели высокие розовые облака. Майк протянул руку, чтобы ощутить поверхность камня, но едва его пальцы коснулись колонны, как она повалилась назад, с глухим стуком ударившись о землю. Что-то прыснуло в выгоревшей траве, ища спасения под деревьями.

Женщины удивленно взглянули на него.

– Я едва коснулся ее, – защищался Майк.

– Так-так, – протянула Ким. – Колонна простояла две тысячи лет. И ей надоело стоять.

– Клянусь, я и дохнуть на нее боялся.

– Твой муж, – сказала Никки, снимая с носа темные очки и глядя на Майка, – вандал.

– Варвар, – поддержала ее Ким. – Враг искусства и красоты.

По дороге домой Майк попытался найти рациональное объяснение случившемуся: должно быть, кто-то, побывавший там совсем недавно, поднял упавшую колонну, но поставил ее кое-как. Но Ким и Никки ничего не хотели слушать и продолжали издеваться над ним. Он вредитель. Чудовище и осквернитель святынь.

Ночью Майку приснилось, что он идет по огромному храму с бесчисленными белыми колоннами с каннелюрами. И колонны падают у него за спиной, одна за другой, беззвучно и поднимая облака пыли. И на каждой упавшей белой колонне появляется отсутствовавший прежде нарисованный глаз, в точности как в деревенской церкви. В конце вереницы колонн, но удаляющийся от него с каждым его шагом, находился алтарь в виде шаткого ржавого металлического ящика, какой он видел днем, дверца его свободно болталась.

Проснувшись, он обнаружил, что сидит голый в лодке в нижнем конце сада. Ким, стоя в воде, склонилась над ним и обхватила ладонями его лицо.

– Что я тут делаю?

– Ты опять ходил во сне. Пойдем в дом.

Он с удивлением оглянулся вокруг. Ночь была безлунной. Черная вода плескалась о лодку. Волны раскачивали ее, натягивая и отпуская швартовы. Он помотал головой, не веря своим глазам, потом выбрался из лодки и позволил Ким взять себя за руку и отвести обратно в кровать.

Несколько секунд спустя он уже спал. Ким лежала рядом и, опершись на локоть, смотрела на него в свете единственной свечи. Хождения во сне повторялись все чаще, стали почти регулярными. Иногда ей удавалось тихонько отвести его в кровать, не разбудив; иногда он просыпался, как сегодня, сидя в лодке или бесцельно бродя по берегу. Большее беспокойство вызывали случаи, когда он будил ее, возвращаясь после ночных рысканий, и, так и не проснувшись, забирался обратно в постель. Несколько раз она заговаривала с ним, и он странным образом отвечал ей во сне, бормоча что-то, чего она часто не могла понять.

Поначалу это лишь тревожило ее, а теперь начало пугать. В Англии с ним никогда не случалось такого. Она была уверена, что это как-то связано с домом, с этим местом. Чутьем она знала это наверняка, но разумом понять была не в силах. Такое впечатление, будто им что-то завладело, поселилось в нем: некий злокозненный дух подстрекал его, когда он бывал наиболее Уязвим. Она не отваживалась говорить ему, как часто он ходит во сне. Не хотела умножать его тревоги. Хватит с него, решила она, и тех демонов, что уже его терзают.

– Давай уедем отсюда, – сказал Майк.

Они, как обычно по утрам, купались, сгоняя сонливость в обжигающе холодном море. Бледно-желтый диск солнца наливался с каждой секундой. Ким только что вынырнула, вода струилась по ее лицу, сверкала на обнаженной груди. Она вытерла глаза, удивленно глядя на него:

– Уехать? Но мы не можем! Почему ты хочешь уехать?

– Нам здесь не везет. Это плохое место для нас.

Он повернулся к ней бронзовой спиной и вышел из воды, рука в гипсе висела мрачным напоминанием.

Майк прошел через сад к дому. Под навесом виноградной листвы налил себе кофе и тяжело опустился на стул, осторожно положив больную руку на столешницу. Он не мог рассказать Ким о том, что его мучило: это все были вещи или банальные, или невыразимые.

Что до банальных вещей, то это касалось гипса: рука под ним чесалась и потела в эгейском зное; порой ему хотелось содрать повязку зубами, чтобы добраться до слезающей кожи под ней. К тому же трудно было нормально работать, потому что рука уставала от тяжелого гипса. И когда он вообще находил время и место взяться за кисть, его одолевали лень и апатия.