Барбара Вайн: Книга Асты

Более важные сообщения — о русском корабле «Князь Потемкин». Хотелось разобраться получше, но там так много длинных слов. Жители Одессы почему-то не позволили кораблю подойти к берегу и взять провизию, но, скорее всего, там случилось что-то еще, потому что корабль развернул орудия к городу и начал обстрел. Эти русские — жестокие люди, хуже чем немцы.

Я видела рекламу морского круиза в Данию. Вот бы поехать! Мы покупаем датский бекон, и здесь есть датская компания, которая производит «буттерин» — его мажут на хлеб. Она называется «Монстед», и это название вызывает тоску по дому, оно такое датское, такое родное. Но вряд ли какой-то датчанин посетит наш дом. Хансине читать не умеет, Моэнс и Кнуд еще не научились, а где сейчас Расмус, я представления не имею. Можно записать в дневник даже неприличную историю, только я ни одной не знаю.

Если просто перечислять, чем я занимаюсь, в дневнике будут сплошные повторения. Мои дни однообразны. Я встаю рано, потому что рано просыпаюсь, а лежать в постели и тревожиться, почему ребенок в животе до сих пор лежит так высоко, — какой смысл? Мальчики просыпаются позже, когда я уже встану. Я умываю их, помогаю одеться, и мы спускаемся к столу, к завтраку, что приготовила Хансине. Конечно кофе и белый хлеб, который так любят мальчики. Его приносит булочник, мистер Спеннер. Датчанину кофе нужен больше, чем еда, и я выпиваю три чашки. Я могу экономить деньги на чем угодно, но отказаться хотя бы от одной чашки кофе не в моих силах.

Хансине начинает болтать с мальчиками по-английски. Моэнс говорит лучше ее, дети его возраста схватывают язык очень быстро. Он хохочет над ее ошибками, на которые она не обращает внимания и смеется вместе с ним. Потом и Кнуд вступает в беседу, и они дурачатся все вместе, думают, что веселее ничего не бывает. Я терпеть не могу их возню, потому что не могу в ней участвовать. Я ревнива, это правда. Я ревную сыновей к Хансине, потому что она женщина, а они все-таки мужчины — верно ведь? Но почему-то я уверена, что, если родится девочка, она будет со мной, на моей стороне.

Думала запретить Хансине говорить по-английски дома. Она бы послушалась, так как по-прежнему уважает меня и немного побаивается, хотя гораздо меньше, чем Расмуса. Но не стану этого делать: я понимаю, что так лучше для Моэнса и Кнуда. Они должны учить английский, потому что живут в Англии, и, наверное, им придется жить здесь до конца своих дней.

В школу Моэнса водит Хансине, это через две улицы, на Гайхёрст-роуд. Он хочет ходить туда сам, и скоро я позволю ему, но пока еще рано. Хансине ворчит себе под нос, потому что когда у нее «гости», то ужасно болит живот. Я остаюсь дома с Кнудом, усаживаю его на колени и рассказываю сказки. Раньше обоим мальчикам я пересказывала Ганса Христиана Андерсена. Но, покинув Данию, оставила там и его. Неожиданно я поняла, как жестоки некоторые его сказки. «Девочка, наступившая на хлеб» — про малышку Инге, которая должна провести всю жизнь под землей на кухне болотницы просто потому, что очень гордилась своими новыми башмачками. Это была любимая мамина сказка, но у меня она вызывала отвращение. «Огниво» — тоже ужасная история, не говоря про «Девочку со спичками». Поэтому я начала сама придумывать ребятам сказки. Теперь это целый сериал о маленьком мальчике по имени Йеппе и его друге-волшебнике, который умеет все. Сегодня утром я рассказывала, как волшебник за одну ночь очистил все медные крыши в Копенгагене от зеленой ярь-медянки, и, когда Йеппе проснулся, крыши сверкали красным золотом.

Когда возвращается Хансине, ухожу я. Надеваю шляпу, широкую блузу, которая покрывает мой огромный живот, и сверху пелерину. Я надеюсь, что люди не заметят моей беременности, хоть и понимаю, что это невозможно. Выхожу и иду пешком. Я просто хожу пешком. Прохожу всю Лавендер-гроув, спускаюсь по Уилман-гроув к Лондон-Филдс, затем к парку Виктория. Иногда дохожу до Хэкни-Даун или городского бульвара. Я хожу по улицам, названия которых не могу даже произнести, рассматриваю дома, церкви, большие здания. Но иногда брожу по траве у болот или вдоль канала. В пелерине очень жарко, но без нее я слишком стесняюсь и вряд ли бы вообще вышла из дома.

На ланч Хансине готовит smorrebrod, [1] Открытые сэндвичи. — Здесь и далее прим. редактора. но без ржаного хлеба это совсем не то. Я еще не голодна, но заставляю себя есть ради нее, ради девочки. Если я не иду снова гулять, что иногда случается, то сижу в гостиной у эркера. Наш дом на Лавендер-гроув — один из девяти домов, плотно прижатых друг к другу. Не слишком красивый. По правде говоря, один из самых уродливых домов, которые мне приходилось видеть. Чересчур приземистый, из серого кирпича, с неровной кладкой, деревянные оконные рамы. Над парадным входом странный каменный барельеф — девичьи головки в венках, и вдвое больше точно таких же — над каждым верхним окном. Интересно, кто эти девушки в венках, или для чего? Тем не менее у дома есть эркер, а перед ним — небольшой садик с зеленой изгородью. Что бы там ни говорила Хансине, я упорно не вешаю тюлевые занавески, чтобы смотреть на улицу, когда сижу здесь и занимаюсь штопкой.