Барбара Брэдфорд - Удержать мечту. Книга 1

Эмма Харт стояла на пороге своего восьмидесятилетия.

Она выглядела значительно моложе, поскольку годам так и не удалось ее согнуть. Впрочем, она их и не чувствовала, сидя тем ярким весенним утром в апреле 1969 года в верхней гостиной поместья Пеннистоун-ройял.

В ее осанке не было и намека на сутулость, а взор зеленых глаз из-под морщинистых век, придававших им выражение рассудительной мудрости, был внимателен как никогда. Хотя тусклый отлив червонного золота ее волос уже давно превратился в более яркий блеск серебра, прическа у нее была, как всегда, модной, а треугольник волос, венчавший чело – вдовий пик, – по-прежнему придавал овальному лицу воинственность. Морщины, эта единственная печать прожитых лет, избороздили по-девичьи прозрачную кожу на тонком, с благородными очертаниями лице, чья красота хоть и была тронута временем, но по-прежнему поражала, как, впрочем, и весь ее подтянутый, элегантный облик.

Ее наряд соответствовал предстоящему напряженному рабочему дню: шерстяное классического покроя платье ее любимого нежно-голубого цвета, весьма к лицу был и кружевной белоснежный воротник, подчеркивающий мягкую женственность ее шеи. В ушах были строгие бриллиантовые серьги – единственное на сегодня украшение, не считая золотых часов и колец.

От прошлогодней пневмонии не осталось и следа. Причин жаловаться на здоровье не было. Жажда деятельности и напористость переполняли, как в молодые годы, все ее существо.

«Вот проблема, – подумалось ей, – на что бы направить эту мою непоседливость?» Она положила руку на подлокотник, откинулась в кресле и улыбнулась: «Праздным рукам черт работу ищет, так что лучше уж побыстрей придумать, чем заняться, а то опять такого наворочу…» Она рассмеялась. Считалось, что у нее работы невпроворот – ведь она по-прежнему управляла огромной финансовой империей, расположенной на доброй половине земного шара. Конечно, нужно быть в курсе, но дело настолько отлажено, что и азарт не к чему приложить. Эмма обожала преодолевать препятствия, и именно их ей сейчас не хватало. Церберство было ей не по нутру. Оно не давало пищи воображению, не заставляло кровь играть и сердце биться так, как, когда она, бывало, крутилась, словно заводная, заключая одну сделку за другой. Потребность скрещивать острые, как шпаги, мысли в борьбе с конкурентами за господство на международных рынках так давно превратилось для нее в привычку, что стало необходимостью, неотъемлемой частью жизни.

Она нетерпеливо поднялась, пересекла легкой быстрой походкой комнату и открыла громадное окно с толстыми стеклами. Потом глубоко вздохнула и окинула взором открывавшийся вид: безупречную, без единого облачка, синь неба, залитую весенним солнцем яркую зелень только раскрывающихся почек на похожих на скелеты деревьях, желтизну нарциссов, чьи задранные вверх головки, разбросанные как попало по краю лужайки под дубом-великаном, кивали в такт дуновению весеннего ветерка.

– прочла она вслух и подумала: «Боже, я учила это стихотворение Уордсуорта в деревенской школе в Фарли. Как давно это было, а я все еще помню, смотри-ка».

Она подняла руку, чтобы закрыть окно, и на среднем пальце левой руки блеснул огромный фамильный изумруд Макгиллов. Она носила этот камень с того самого дня в мае 1925 года, когда его надел на ее палец Пол Макгилл. Выбросив обручальное кольцо, символ ее неудачного брака с Артуром Эйнсли, Пол сказал тогда: «Пусть мы не венчались в церкви, ты – моя жена. Отныне и до смертного часа».

Их ребенок родился накануне утром. Их обожаемая Дэзи, зачатая в любви, выращенная в любви. Самая любимая из всех детей, так же как ее дочь – Пола, была любимой внучкой, наследницей ее громадной торговой империи и половины колоссального богатства Макгиллов, которое перешло к Эмме по наследству после смерти Пола в 1939-м. Четыре недели назад Пола родила близнецов – ее первых правнуков. Завтра их будут крестить в старинной церкви в Фарли.