Барбара Вайн - Книга Асты

— Не то чтобы она дала понять, что привезла нас в дом Асты, — заметил Обри. — Вовсе нет. Она так и не сказала, чей был тот дом.

— Но подразумевалось, что ее семья, — моя семья — жила там. Она говорила «мои мама и папа». — Тут Гордон вспомнил рассказ о привидении и сказал, что Свонни он не понравился. Третий этаж вызвал у него отвращение, как и у меня. Но в памяти не отложились ни сами фотографии, ни желание Свонни их купить. — Я не спросил, кто на фотографиях. Они не заинтересовали меня, поскольку я знал, что это не Аста и не Расмус.

Затем я рассказала им обоим о сомнениях Свонни в своем происхождении.

— А что теперь делать с генеалогическим древом? — спросил Гордон. Он предложил под именем Свонни поставить «приемная дочь», но согласился не делать этого, когда я объяснила, какие трудности возникнут у будущих издателей дневников, да и у прежних тоже.

Он заявил, как всегда серьезно, слегка кивая и глядя мне в глаза, — типичный взгляд Вестербю:

— Я разузнаю, кем она была.

— Ну что ж, удачи, — ответила я.

Была набрана следующая пачка дневников, озаглавленная «Мир и Война». Вместе с дюжиной помощников я должна была вычитать гранки. Большинство писателей говорят, что, пока не увидишь свой труд изданным, не узнаешь, каким он получился, и это правда. Перепечатанная или даже набранная на компьютере рукопись — совсем не то. Удивительно: проверяя гранки в поисках опечаток или описок, я читала их с удовольствием.

Я уже просматривала рукописный перевод Маргрете Купер и знала, что в этих дневниках нет ключа к разгадке происхождения Свонни. Но тем не менее я была крайне внимательна. Меня не слишком тревожила эта проблема, пока Свонни была жива, но после ее смерти, после материалов о Ропере и знакомства с личностью, которой она себя вообразила, мое желание докопаться до истины росло с каждым днем. Оно не станет навязчивым, как у Свонни, но мне хватало и сегодняшнего желания. Кэри мучил вопрос, кем стала Эдит Ропер, а я сгорала от желания выяснить, кто на самом деле Свонни. Но мы поняли только одно — Свонни не Эдит.

Я так и не прочла мемуары Артура Ропера и вернула книгу Кэри. Она предложила мне ознакомиться с очерком Коры Грин, который та написала для «Стар» осенью 1905 года.

Я оторвалась от чтения гранок и просмотрела статью. Конечно, ее написала не сама Кора Грин, а кто-то другой, хотя факты, несомненно, исходили от нее. Стиль был цветистый, манерный, напыщенный, старомодный даже в то время. Лиззи Ропер была мертва, поэтому не могла подать в суд за клевету, и миссис Грин напустилась на ее любовников и поведение. Мэри Гайд тоже мертва, поэтому о дружбе с ней миссис Грин предусмотрительно забыла.

Нашу улицу можно было назвать респектабельной, пока на вилле «Девон» не поселилась печально известная семья, чьи деяния в последнее время стали объектом пересудов и сплетен. Как женщина, которая видит в людях только хорошее, пока не доказано обратное, доверчивая и, возможно, чрезмерно наивная, признаюсь, что стала водить дружбу с моей новой соседкой, миссис Мэри Гайд.

Имела ли она право на достопочтенное обращение «миссис»? Естественно, я не справлялась об этом. Она представилась как «миссис», и я называла ее так. Мы оставались друг для друга «миссис Гайд» и «миссис Грин», пока более тесная дружба не предписала нам изменить обращение на «Мэри» и «Кора».

В тот ранний период нашего знакомства, в последнее десятилетие прошлого века, Мэри Гайд сдавала комнаты троим квартирантам: мистеру Дзержинскому, мисс Коттрел и мистеру Айронсмиту. Молоденькая служанка, которую звали Флоренс Фишер, совсем ребенок — что, впрочем, не освобождало ее от выполнения почти всей работы по дому, — пришла на виллу «Девон» из того скверного района Хэкни, что признанно считался его позором, а именно — с болотистых берегов реки Ли.

Мистер Дзержинский, иностранец, о чем свидетельствует его фамилия, был скорее другом, чем жильцом миссис Гайд. Что это была за дружба, до какой степени интимных, а возможно, и преступных отношений они дошли, я сказать не могу. Я склонна видеть в своих знакомых только хорошее, не думать о зле. Однако даже святой или ангел при всем их милосердии затруднился бы не заметить действий ее дочери, несчастной Элизабет, или Лиззи, и джентльменов — за неимением более подходящего слова, — которые звонили в дверь виллы «Девон».

Мистеру Айронсмиту не приходилось звонить, поскольку он жил в этом доме. Однажды миссис Гайд сказала мне, что он помолвлен с ее дочерью, а мисс Лиззи показала мне кольцо, которое он ей подарил. Ничего особенного, дешевая вещица из неблагородного металла, со стразом или даже стеклом. Мне кольцо не понравилось, но тем не менее своим подарком мистер Айронсмит претендовал на то, чтобы их отношения стали законными. Обещание, которое мисс Лиззи дала ему, не помешало ей принимать у себя и других мужчин. Ее жених большую часть дня проводил на работе. Миссис Гайд как-то сама представила мне мистера Мидлмаса, джентльмена весьма почтенного возраста, как друга Лиззи. Мы случайно встретились однажды днем, когда она показывала ему свои владения, а я совершенно случайно вышла на крыльцо своего дома.