Хавьер Мариас - В час битвы вспомни обо мне...

Я мог бы считать, что никогда не был с тобой знаком, если бы не твое имя, которого мне не забыть, которое сияет немеркнущим светом и будет сиять всегда, даже когда ты покинешь меня, даже когда ты умрешь.

Имя – это то, что остается навсегда, и нет разницы между именами живых и именами мертвых; наше имя – это то, что отличает нас от других людей, это единственное, что помогает нам помнить, кто мы и какие мы, и если случается, что кто-то лишает нас нашего имени и говорит: «Это не ты, хотя я тебя вижу, это не ты, хотя и очень похож», – то мы перестанем быть самими собой в глазах того человека, который говорит нам это, и не станем собою вновь, пока он не вернет нам наше имя, без которого мы себя не мыслим, которое становится неотъемлемой частью нашего «я» с момента рождения. («Я не знаю тебя, старик, – сказал своему другу Фальстафу принц Хэл, когда стал Генрихом Пятым. – Я не знаю, кто ты, я тебя никогда не видел. Не проси у меня ничего и не говори мне нежностей, потому что я уже не тот, что был раньше, и ты тоже не тот. Я отвернулся от себя прежнего. Поэтому ты сможешь приблизиться ко мне и стать тем, кем был раньше, только тогда, когда услышишь, что я снова стал прежним»). И если такое случается с нами, мы с ужасом думаем: «Почему он не узнает меня? Почему не зовет меня по имени?» Правда, порой мы думаем об этом с облегчением: «Как хорошо, что он больше не зовет меня по имени, не верит, что это я делаю и говорю то, чего не должен. Он видит то, что я делаю, и слышит то, что я говорю, он не может не верить своим глазам и ушам, и тогда он отказывается верить в то, что это говорю и делаю я, человек, которого он знал совсем другим. Мы с ужасом думаем: «Почему он не узнает меня? Почему не зовет меня по имени?» Правда, порой мы думаем об этом с облегчением: «Как хорошо, что он больше не зовет меня по имени, не верит, что это я делаю и говорю то, чего не должен. И этим он спасает меня».

Что-то похожее случилось со мной однажды. Это было давно, задолго до того, как я узнал имя Марты Тельес, имя ее отца, имена Луисы, Деана и Эухенио. В ту ночь мы не только отказались узнавать друг друга (если мы действительно друг друга узнали) и назвать друг друга по имени, мы даже отреклись от собственных имен.

Я возвращался домой на машине, было очень поздно. На улице Эрманос Беккер, короткой кривой улице, которая очень резко поднимается вверх и выходит на улицу Кастельяна, я увидел женщину. Это дорогая улица, и на ней нередко можно увидеть проституток и трансвеститов. Обычно они стоят в ряд, одна за другой (или один за другим), так что, когда выезжаешь из-за угла, видишь только одну женщину (дальше, после того как Кастельяна пересекает улицу Мария де Молина, проституток намного больше: они стоят группами, всегда легко одетые, даже осенью и зимой, и болтают в ожидании клиентов). На углу, мимо которого я часто проезжаю, всегда стоит женщина, каждый раз это новая женщина (или выглядит всякий раз по-новому). Может быть, они каждую ночь бросают жребий, кому стоять на этом месте: оно не слишком на виду, но в то же время на перекрестке всегда немало машин, к тому же здесь безопасно – рядом находится хорошо охраняемое американское посольство. Так что это очень выгодное для них место. В тот вечер я, как обычно, остановился на перекрестке перед светофором и из машины посмотрел на женщину. Я смотрел на нее так, как мы, мужчины, всегда смотрим на проститутку, если не собираемся пойти с ней: с любопытством (мы пытаемся представить, как это было бы, если б мы с ней все-таки пошли, хотя и понимаем, что не будем это делать) и жалостью. Или просто с мужским высокомерием. Но, когда загорелся зеленый свет, я не тронулся с места. Я продолжал смотреть на нее через стекло, потому что мне показалось, что я знаю, как ее зовут. На ней был короткий плащ, открывавший ноги в черных чулках. Она стояла, обхватив руками плечи, словно ей было холодно. Заметив автомобиль, который не тронулся с места, когда загорелся зеленый свет, она стала поглядывать в его сторону и опустила руки, чтобы я (то есть тот, кто сидел в автомобиле, – меня она еще не могла видеть) разглядел юбку, еще более короткую, чем плащ, и что-то вроде боди, подчеркивавшее грудь. Она сунула руки в карманы плаща и распахнула его, чтобы я мог увидеть больше. Я не включал зажигание. Справа от меня дорога была свободна, другие машины могли проехать, но сам я не двигался с места. Я не подъехал к ней ближе: это было бы расценено как проявление интереса, и мне пришлось бы заговорить с ней, перекинуться несколькими словами, а я (несмотря на то что меня просто жгло любопытство) совсем не был уверен, что хочу заговорить с ней или рассмотреть ее получше, потому что боялся услышать имя и узнать ее. Я боялся услышать имя «Селия». Селия Руис. Селия Руис Комендадор (она всегда называла обе свои фамилии) – на женщине с таким именем я женился за несколько лет до того, но вскоре расстался с нею, а еще чуть позднее – развелся.