Сьюзен Хилл - Я в замке король

Вот он нарвал подорожника, быстро связал пучок и стал сбивать темные макушки. Киншоу тоже попробовал, но у него ничего не получалось, ломался стебель.

– Неужели не умеешь? Ну, гляди...

Они стояли возле изгороди. Киншоу смотрел, как худые пальцы скручивают зелень. Ногти были совсем черные.

– Ну, теперь сам.

Киншоу снова попробовал.

– Это ж пара пустяков. Ну давай. Я капитан корабля, а ты – вражий фрегат. Ты открыл по мне огонь, я поворачиваю... – Темные семена посыпались вверх, твердые, как горох. Одна горошина угодила Киншоу в лицо.

– Так. Прямое попаданье! Я пробил в тебе брешь! Ты идешь ко дну...

– Погибаю, но не сдаюсь! Спускаю спасательные шлюпки! Врешь, не уйдешь!

Они вышли на мостик. Киншоу встал и расстегнул на рубашке все пуговицы.

– У меня свежие боеприпасы! Захожу с тыла...

Киншоу спросил:

– Твоя как фамилия?

Тот поразился. Киншоу подумал: мне бы самому знать, не спрашивать.

– Филдинг, а как же еще?

Киншоу промолчал. Филдинг. А он и не знал. Правда, фамилия самая обыкновенная.

– Ну, хочешь выйти из-под линии огня – беги!

Киншоу побежал. Подорожник они бросили; с ним возня большая и толку мало. Филдинг просто поднял руки.

– Трах-тах-тах-тах-тах!

Киншоу не знал, куда они бегут. Проселок прошел мимо домов и вывел на шоссе. Он бежал и радовался, ни о чем не думал. И проскочил мимо въезда.

– Ты куда это, а?

Киншоу стал. Филдинг уже далеко пробежал по дорожке. Въезд вел на ферму.

– Сюда. Мы ко мне идем.

Киншоу пошел за ним, уже шагом, приглядываясь к новому месту. Тут все было неожиданное, совсем другое, чем он привык. Нога скрипели на неутоптанном песке.

Филдинг его ждал.

– У нас корова телится. Хочешь поглядеть?

Киншоу замялся. Хупер бы по его лицу сразу все понял, стал бы дразниться: трус, утрись слюнявчиком, э, слабо, э, боишься! Ему не очень-то хотелось смотреть на то, как рождается теленок, мало ли, и тут все вообще какое-то странное. Ему не очень-то хотелось смотреть.

– Она небось не отелилась еще. Ну пошли, а потом на индюшек поглядим.

Киншоу положился на него, пусть за него решает. Вошли за калитку, пошли по бетонке скотного, и на них густо пахнуло коровьим навозом, силосом и соломой. Тощая кошка пулей метнулась от них и дунула по двору.

Филдинг сказал:

– Тут.

Киншоу подумал: ой, неохота идти, неохота смотреть, ой, господи... Филдинг будто услышал его мысли. Он сказал:

– Да ладно. Не хочешь – не надо.

Киншоу сжался:

– Нет, я ничего.

Распахнулась деревянная дверь. Внутри оказалось темно и жарко как в бане.

Он потом сам не знал, понравилось это ему или нет, страшно было или нет. Его как заколдовало все – запахи, звуки, он и не хотел смотреть, а не мог оторваться. Сперва, когда взглянул на корову, у него все захолонуло внутри, потому что сзади у нее торчали неловко телячьи ножки, а сам теленок пока прятался глубоко у матери в животе. Еще был взрослый в высоких сапогах, он все говорил чудно, басом, и рыжий мальчишка. Они, согнувшись, тянули теленка за ножки, как пробку из бутылки вытягивали. Были звуки: задыхалась корова, пыхтели люди, и запах – сладкий запах пота, и вдруг мягко, быстро чмокнуло и теленок, неуклюже, скользко выплюхнулся на солому, весь в крови, волосках и длинных, бесцветных прядях слизи.

Киншоу сам не заметил, как оказался на коленях рядом с Филдингом, и у него чуть не лопнула грудь, так было жалко людей и корову. Стойло было совсем рядом. Корова качнулась, тяжело, как верблюд, повернула голову и стала облизывать теленка, чистить от слизи и крови. Теленок пофыркивал, сопел, старался открыть глазки.

Как хорошо, думал Киншоу, просто ужас, меня сейчас вырвет, нет, нельзя, мне не страшно, нисколечко, и как хорошо. Он взглянул на Филдинга. Тот сидел на корточках.

Он спокойно бросил:

– Телка. Ничего телка. Крупная.

Киншоу умирал от зависти к его спокойствию, к тому, как Филдинг смотрел на все, говорил, пожимал плечами. Сам он никогда не видывал родов, в жизни бы не догадался, как это бывает. Он сказал:

– А здорово им тянуть пришлось.

Филдинг встал.

– Еще бы. Иной раз без веревки не обойдешься. Но Герда молодцом. Ей телиться не впервой.

– А... – Киншоу сказал. – А...

Коровий язычище вылизывал, вычищал телке ушки.

– Ну, пошли индюшек смотреть.

Киншоу думал: ему-то что, он такое чуть не каждый день видит, он уже все забыл. Вот бы мне забыть.

Индюшки были крошечные, безобразные, лохматые и позасунуты в проволочные плоские корзины, составленные одна на одну.