Александр Смоленский - Заложник

– У меня лишь одна ремарка по первому выводу Смирнягина. Вы позволите, Петр Семенович?

Мацкевич, попросивший слова, сиял как масленичный блин. Еще бы! Это его друг и однокашник дал шанс всей команде.

– Я бы не ходил вокруг да около, как Александр Васильевич, а сразу бы переквалифицировал дело об убийстве губернатора в политическое, безальтернативно связал его с раскрытием фактора «меморандум». И что самое, на мой взгляд, главное – это признание факта присутствия в игре серьезного политического участника, стоящего и за убийством, и за исчезновением, и за похищением.

– Примем к сведению, – коротко подвел черту Кушаков. Осталось непонятным, согласился он с предложением главного аналитика ФСБ или нет. Хозяин кабинета сразу не мог понять, как отнесутся в Администрации Президента к подобному повороту событий. Поэтому ушел от прямой оценки сказанного Мацкевичем.

– Ты куда? – спросил Мацкевич своего друга, когда все разошлись.

– Заеду, пожалуй, с ребятами потолкую.

Другого ответа Леонид Сергеевич и не ожидал. Он прекрасно сознавал, как ненавидит Смирнягин возвращаться в свою постоянно пустую квартиру, где даже мыши не обитали за неимением регулярного довольствия.

Любые командировки типа дальневосточной – чем продолжительнее, тем лучше – были для друга спасением от затянувшегося одиночества. Знал Мацкевич и причину его холостяцкого образа жизни – собственная жена Валя.

– Надо срочно тебя женить, Александр Васильевич.

– Да брось ты…

– Хочешь, пройдемся по Чистым прудам, как в былые времена?

– Давай прошвырнемся, если не в обузу. А там куда-нибудь заглянем, поужинаем.

Оба приказали водителям ждать их в Ивановском переулке и пошли вверх по Мясницкой, к бульварам.

– Не очень я тебе испортил жизнь, отозвав в Москву?

– Не гневи Бога, Леонид. Знаешь, сколько я дел расследовал на своем веку? Пару сотен наберется, поверь. Понимаешь, к чему это я? Да к тому, что всем нутром следователя чую: такого тонкого дела у меня еще не было и вряд ли будет еще. А ты говоришь!

Друзья обогнули Главпочтамт и свернули к прудам.

– Для чего, дружище, мы существуем? – неожиданно спросил Мацкевич.

– Кто это мы – два индивидуума в погонах? Или ты о человечестве? Которому, кстати, на заре нашей с тобой молодости был поставлен неутешительный диагноз. Помнишь фильм «Девять дней одного года»? Там Баталов так, между прочим, за чаем, говорит с экрана: «Человечество глупеет день ото дня».

– Прости, но мой вопрос был гораздо прозаичнее. Для чего существуем мы, спецслужбы… Твоя, моя, например.

В их повседневной суетливой, на износ, жизни практически не оставалось времени даже на самые простенькие философские разговоры, которые они вели очень часто в молодости.

Поэтому оба обрадовались завязывающейся теме, тем более что прогулка весьма располагала.

Вечер был достаточно теплым, дождь закончился, но асфальт еще не успел подсохнуть, и блики от уличной рекламы, фар проезжающих мимо машин и трамваев рисовали на этом черном полотне улицы причудливые картины.

– Как для чего мы существуем? – неуверенным голосом переспросил Смирнягин. – Прежде всего для защиты государственных интересов.

– А где ты сейчас видишь государственные интересы, которые нуждаются в нашей с тобой защите? Вот мы с тобой только что прошли Главпочтамт. – Мацкевич махнул рукой за плечо, в сторону оставшегося позади почтамта. – Ты давно там не был?

– Очень давно.

– Жаль, тогда, боюсь, ты меня не поймешь. Понимаешь, не знаю, как ты, Александр Васильевич, а я, когда заходил туда прежде, попадал в государственный институт. А зайди сейчас. Содом и Гоморра: палатки, грязь, неразбериха. Вот мне и кажется, что все наши государственные институты сегодня похожи на почтамт. Палатки, грязь. Грязь, палатки. И где твои высокие государственные интересы, которые наши спецслужбы призваны защищать?

– Ну ты уж совсем, дружище…

– Не совсем, а в частности. Где во всей этой истории суть, где и в чем государственные интересы? Помяни мои слова: чем глубже мы начнем копать, тем быстрее вся эта история с меморандумом превратится черт-те во что. Не в защиту государственных интересов, а в прикрытие чьих-то амбициозных планов, чьих-то корыстных замыслов. Надоело!

Помнишь, был такой генерал Бобков, ну, из нашего ведомства? Десять лет назад ушел в банк, был там царь и бог, заработал кучу денег. И защищал понятно какие интересы – коммерческие. Просто и ясно. И наши нервы… – Мацкевич недоговорил и как-то неловко прислонился к стене дома, схватившись за сердце.