Виктория Токарева - Лавина (сборник)

Лучше думать о дочери художницы.

Губернатор приказал помощнику найти Надежду Варламову. И соединить. И послать на домашний адрес корзину цветов. У властей предержащих была своя оранжерея и флористы, составляющие букеты.

Через полчаса губернатора соединили. Он услышал хриплый Надькин голос.

— Ты спишь? — спросил губернатор и понял, что волнуется. Последний раз он волновался тридцать три года назад на выпускном экзамене.

— Не знаю, — ответила Надька. Она действительно не понимала, спит она или бодрствует.

— Приезжай ко мне к девяти часам вечера, — попросил Иван Шубин.

— Разбежался… — отозвалась Надька. — Тебе надо, ты и приезжай.

— Куда?

Надька молчала, раздумывая. Потом продиктовала адрес.

— Мне надо. Я приеду, — отозвался губернатор.

Положил трубку. Отметил: ничего не боится. Разговаривает с губернатором как с ровесником. Это хорошо. Ему надоели подобострастные взоры и интонации, на дне которых так или иначе светилось «дай».

Всем от него что-то было нужно: жилье, должности, деньги. И никому не нужен был он сам, его настроения, одиночество, его гипертония.

Вечером Иван Шубин подъехал к Надькиному дому. Нажал звонок. Из подъезда вышел гладкий мужик, скорее всего отставник.

— К кому? — спросил он, хотя наверняка узнал губернатора. Политики были в моде, как звезды шоу-бизнеса.

— К Варламовой, — послушно ответил губернатор.

— Одну минуточку…

Консьерж позвонил по телефону, проверил. После этого пропустил:

— Четвертый этаж.

Губернатор поднялся на четвертый этаж. Надька ждала его на площадке в желтом кимоно. Гейша. Губернатор хотел обнять, но постеснялся. И Надька тоже смутилась. Они стояли как школьники.

Вошли в квартиру. К ногам, как горошины, выкатились дети: девочка и мальчик. Они были рады гостю.

— Это чьи? — спросил Иван.

— Мои. Чьи же еще?…

— А муж дома?

— Какой муж? У меня нет мужа.

Иван вздохнул с облегчением. Он боялся, что Надька позвала его в семью. А почему бы нет? Разве плохо дружить с губернатором огромного региона?…

В доме пахло яблочным пирогом. Тихая домашняя работница увлекла детей в детскую комнату. Оттуда доносился их чистый перезвон.

Стол был накрыт в столовой. Основное блюдо — картошка с грибами. Губернатор любил картошку с мясом. Мясо тоже было. Стояло отдельно.

— Спасибо за цветы, — сказала Надька. — У меня никогда не было таких красивых цветов.

Губернатор оглядел букет, стоящий в высокой вазе на полу. Он любил полевые цветы, васильки, ромашки. А эти белые гробовые каллы его пугали.

— Неправда, — не поверил Иван.

— Правда. Сегодня я не хочу врать. И не буду.

Надька сидела напротив. Была спокойна и грустна.

Губернатор разлил вино по фужерам. Вино было густым, терпким.

— Это с твоих виноградников? — спросила Надька.

— С французских. У нас в Сибири виноград не растет.

Они пили и смотрели друг на друга.

— Расскажи о себе, — попросил губернатор.

— Не интересно, — сказала Надька.

— Мне интересно.

Надька подумала и стала рассказывать — все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.

Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.

— Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, — созналась Надька.

Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.

— Просто у тебя не было мужика, — сказал губернатор.

— Как это не было? — не поняла Надька. — У меня их воз и маленькая тележка.

— Много — значит, ни одного. Нужен один.

Надька молчала. Постигала простую истину.

— Немец — больной. Русский — инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик — тот, кто отвечает за женщину.

Надька слушала.

— Ты была одна. Без поддержки. Выживала как могла. А это очень трудно. Уж я-то знаю… Тебя никто не любил.

— Может быть, я не стою любви? — бесстрашно спросила Надька.

— Ты не фальшивая, настоящая, — определил губернатор. — Ты бриллиант среди стекляшек. Ты яркая и неожиданная, как фейерверк в ночном небе…

«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она — есть, и этого достаточно.