Виктория Токарева - Назло (сборник)

Надя примеряет подвенечное платье. Она стоит на столе.

Вокруг нее медленно передвигается модельер Ирина, устанавливает длину подола. Подкалывает специальными иголками.

Надя видит себя в зеркале.

– Супер… – отмечает Надя.

– А вы его любите? – спрашивает Ирина.

– Жениха? – уточняет Надя.

Ирина кивает. Во рту у нее иголки.

Надя думает. Потом говорит:

– Что значит «любите»? Захочу и полюблю. Все от настроя зависит. Я ему благодарна. А благодарность – материал прочный. На благодарности многое можно выстроить: и семью, и даже счастье.

Ирина вытаскивает изо рта иголки. Подкалывает подол.

– Благодарность – чувство аморфное, – возражает Ирина. – А счастье строится только на любви.

– А какой толк от этой любви? Пришел – ушел. Устроился. Имеет жену и любовницу. Значит, мне жить и стареть в любовницах. Промурыжит до сорока лет, а потом – кому нужна? Время работает против меня.

– А вы его любите?

– Кого? – не понимает Надя.

– Любовника своего.

– Любовник – грубо. Возлюбленный. «Возлюбленный, как никакой другой, возлюбленным уж быть не может». Бунин.

Ирина перестает подкалывать. Говорит мечтательно:

– У меня тоже был любимый человек.

– Был да сплыл?

– В каком-то смысле, – соглашается Ирина.

– «Настоящая любовь никогда не кончается браком». Бунин.

– Он хотел на мне жениться, но его мамаша тормозила. Хотела, чтобы он женился на своей.

– На еврейке?

– На мусульманке.

– У них там строго. Ислам, – подтвердила Надя.

– Мы встречались три года, – продолжала Ирина. – Его мамаша встала как скала. Я мечтала, чтобы она куда-то делась. Эмигрировала бы в Австралию. У нее там старший сын живет. Но она ни с места. Сторожила Максуда, как собака.

– Он был красивый? – спросила Надя.

Ирина устремила взгляд в пространство, как будто видела перед собой любимого человека. Потом заговорила:

– Брови высокие… Глаза – золотой бархат. Зубы – белые, как сколотый сахар, крепкие, как у молодого волка. Губы мягкие, как у лошади.

– Как у коня, – поправила Надя.

– Когда он на меня смотрел, у него трепетали кончики ресниц. От нежности. Мы часто ссорились последнее время из-за мамаши. Я упрекала, а он на меня смотрел, и кончики ресниц дрожали. Какое это было счастье…

– А у Андрея от любви голос садится. Говорить не может…

– Однажды его мамаша вышла на балкон, – продолжала Ирина. – А возле балкона дерево росло. И вдруг оно упало со страшным треском. Чуть не срезало балкон. В двадцати сантиметрах упало. Представляете?

– Да. Неудачно получилось.

– Как раз удачно. Еще бы двадцать сантиметров, и ее бы убило.

– Я и говорю.

– Нет-нет, что вы… Пусть живет до 120 лет.

– И чем все кончилось?

– Я вышла замуж. Назло.

– А дальше?

– Дальше не было ничего. Он погиб. ДТП. Дорожно-транспортное происшествие. Поехал куда-то ночью и столкнулся с грузовиком в лоб. Заснул, наверное…

– Ужас… – выдохнула Надя.

– Если бы я была рядом с ним, он никуда бы не поехал и остался жив. А если бы я оказалась рядом в машине, он бы не заснул. Со мной бы он не умер. А теперь его нет. Нигде. Никогда.

– А новый муж, как он выглядит? – спросила Надя.

– Не знаю. Я на него не смотрю. Ребенок растет. Мальчик. Макс. Когда он на меня смотрит, у него реснички трепещут. Передалось.

– А ребенок от кого? – не поняла Надя.

– От мужа. Но я все время думаю о Максуде. Мальчику передалось.

Ирина замолкает. Начинает выравнивать длину. Потом прерывает работу. Говорит:

– Ничего не надо делать назло. Зло убивает. Максуда нет. Меня, считай, тоже нет. Его матери тоже нет, хоть она и жива… Я все время возвращаюсь в точку, когда я совершила ошибку. Вернуться бы в эту точку, в эту минуту, и пойти в другую сторону.

Надя напряженно смотрит перед собой. Слышит голос Ирины:

– Нельзя испытывать любовь. Испытывать можно только самолеты. Они из железа.

Однажды, в девяностых годах (не помню точно – когда), мне позвонил Сергей Александрович Филатов и попросил принять участие в форуме интеллигенции. Форум должен был состояться в Уфе и длиться один день. Во вторник – туда, вечером – обратно. Гонорар не предусмотрен. Полет и гостиница – за счет принимающей стороны.

Нужен мне этот полет и эта гостиница. Я боюсь летать – это раз. Я ненавижу гостиницы с чужими, случайными кроватями, и я не люблю выступать перед аудиторией. Стесняюсь. Мне кажется, люди смотрят и думают: «О, вылезла».