Андрей Шамин - Танец на лезвии бритвы

— Знаешь, я конечно не лекарь, но и не идиот. Извини.

— Ну что ж — главное в человеке — свобода воли, уговаривать не буду. До свиданья, братец.

— До свиданья… — он хотел сказать: «Женя» и осекся — настолько далёк был его собеседник, далёк и страшен — пропасть, и странное, непонятное на дне её — человеческое ли?

Короткий смешок потонул в щелчке замка. Он быстро спустился вниз и сел за руль. Мотор завёлся с полуоборота. «Ford» взвизгнул шинами и вынес его в поток железных коней. Рычание, свист ветра, истеричные вопли клаксонов немного отвлекли, а дома его ждало лекарство. Он вдавил педаль акселератора и, разрезая пространство и время рванулся вперёд, расстёгивая молнию шоссе.

Прошло как по маслу. Менты накрыли меня как раз в момент передачи капусты. Видимо, общественность достала бравых парней в мышиной форме. Мы с Баксом в «воронке» ехали не одни. Жлобоватого вида мужик, тщедушный юнец и пара девушек составили нам компанию.

— Чо будет?

— А ни хуя не будет, — мужик ухмыльнулся. — Мозги попарят, и катись на все четыре стороны.

Девчонки молчали. Одна, с вышитыми на майке словами "Love NoviJ Svet" повернулась к юнцу.

— Стремаешься? [42] Стрематься — бояться.

Юнец замотал хайером.

— Хуйня война, — сказал Бакс. — Будут наезжать, скажи — нашёл.

— Хотел отдать, не смогли догнать! — вставил жлоб.

Все заржали.

— Ничего — скоро придёт элениум.

— Миллениум!

— Всё смехуёчки да пиздахаханьки…

Машина остановилась.

— Вылазь!

— Давай, шевели поршнями.

Я, прищурившись, вылез наружу. Сержант показал на Бакса и меня.

— Так. Ты и ты за мной.

— Требую адвоката! — заорал Бакс.

— Утухни. Помочь?

— Руки за спину не надо? — спросил я.

— Пока нет.

Нас повели по коридору.

— Налево.

Когда я вошёл в кабинет, то сразу увидел Гену. И он меня, конечно. Подмигнул — мол, как оно?

Следак крутил нас долго. Капитально отмурыжев меня отпустили. Гена вышел следом.

— Как впечатления?

— Хватает.

— Это ещё что… Меня один раз отмудохали. [43] Отмудохали — сильно избили. Для достоверности, сказали. Хрена там! Толчки им лапы греют: зарплаты небольшие, а жить то надо.

— А отдел по борьбе с наркотиками?

— За всеми не уследишь. Это тебе не кино. Та сейчас куда?

— Пока в редакцию.

— Счастливо. Леночке лю-лю [44] Лю-лю — люблю; узнать у Гены что означает "кисточка". с кисточкой!

— Обязательно.

Деньги не жаль. Был бы толк. Я сел на поезд и радостно покатил в Юрмалу. Кому курорт, кому пахота.

Праздник как праздник — сидели, выпивали, базарили.

За столом, покрытым газетами, на которых среди засаленных депутатских лиц лежала закуска, сидело несколько мужиков. Их лица и особенно носы красноречиво свидетельствовали о нелёгкой борьбе с зелёным змием и его родичами. Богатырь в перестиранном комбезе осушил стакан и уронил голову на руки.

— Так. Янка, кажись, готов, — сказал крепыш в тельняшке. И зачем-то провёл тому пробкой по усам.

— Kas? — Янка приоткрыл осоловевшие глаза.

— Ne kas. Gulit.

— Labi. [45] — Что? — Ничего. Спи. — Хорошо. (латышский).

Чернявый, вертлявый как жук, мужичок наклонился к соседу.

— Толян, та я ж тебе только добра хочу. Ты, вот, думаешь раз жёна то и всё? Хочешь я тебе глазы открою? А?

— Как откроешь, я тебе моргалы и закрою, понял?

Похожий бородкой на шкипера, а рожей на шимпанзе, коренастый, с увесистыми кулаками Толян стал подниматься.

— Мужики, давай ещё по одной, чо вы в самом деле!

— Жизнь надо прожить так, что б за спиной осталась куча пустых бутылок и оттраханных баб.

— Кому — что, а наш сексгигант о любимом!

Посмеялись.

— Я вот так думаю — жизнь надо так прожить, что б потомкам пищу дать, ну и, конечно, средства к существованию. Возьми, к примеру, Пушкина Александра Сергеевича — музеи, пушкиноведы и пушкинисты рассматривают каждое слово, статьи пишут, критики над фразами головы ломают, бьются на семинарах — обсуждают, что он именно имел в виду в той или иной строчке. Опять же фильмы, юбилеи, массовые гулянья, — сказали мы с алкоголем.

— Да, любит наш народ Пушкина.

Янка приподнял голову.

— Кур Пушканс? [46] Где Пушкин? (латышский).

— Спи, спи, оставим.

Янка, довольно хрюкнув, засопел.

— Как сказал один мой знакомый критик — Я съел столько поэтов, что теперь свободно могу писать стихи.

— Среди говна мы все поэты, среди поэтов мы говно, — процитировал Толян.