— Эти люди не похожи на строителей, они — художники. Начнешь торопить художника, и он разрежет тебя своим ножом пополам.
— Но мне здесь больше психи не нужны, — сказал я обеспокоенно. — И так уже достаточно натерпелись.
Камаль погрозил мне пальцем.
— Вы не понимаете: в Марокко чем ненормальнее художник, тем лучше он разбирается в том, что делает. Потребуется время, чтобы найти по-настоящему душевнобольную команду для работы здесь, в Доме Калифа.
Франсуа сказал мне, что настоящих мастеров в Касабланке можно найти в старинном квартале Хабус. Я не поверил ему ни на йоту, но заставил Камаля отвести меня туда в пятницу утром только ради того, чтобы продемонстрировать власть.
В последнюю пятницу Рамадана вообще никто не работает. В течение последних трех недель я как никогда мог критично оценить работу любого мастера, но ничего стоящего я так и не встретил. Людям следовало думать о молитве, но у всех у них в головах был один и тот же мираж — огромная тарелка, наполненная кускусом и бараниной со специями.
По дороге в Хабус Камаль молчал. Ему было очень тяжело. Отсутствие сна, никотина и алкоголя вкупе с перегруженностью адреналином окончательно измотало беднягу. И меньше всего ему сейчас хотелось водить меня по каменным галереям базара в поисках рабочих. К счастью, поскольку мой помощник был ослаблен, это позволяло легко им управлять. В отличие от Камаля, да и от всех других мусульман, я сам питался три раза в день и спал ночью семь часов. В последние дни Рамадана я ощущал себя могущественным властелином.
Хабус был не похож на район шикарных французских вилл или многоквартирных домов, характерных для Касабланки. Почти все здания этого квартала были построены из гранита, а не бетона, самого распространенного здесь материала.
Стрельчатые арки вели к десяткам небольших лавок, расположенных за каменными колоннами. Казалось, что все это простояло века, и я очень удивился, когда узнал, что Хабус был построен французами в тридцатые годы.
В лавках продавались изделия народных промыслов: красочные джеллабы, отделанные шелковой вышивкой; фески- тарбуши из красного фетра; желтые тапочки- бабуши; восточные халаты, украшенные блестками, и свадебные причиндалы на вкус любой невесты. Каждая улица имела свою специализацию: на одной торговали марокканской мебелью, на соседней — бронзовой посудой, на третьей — парфюмерией и косметикой: розовой водой и сурьмой, жасминовым маслом, сандалом и мускусом.
Мастеров нам найти не удалось. Все, кого мы спрашивали, либо бросали на нас сердитые взгляды, либо предлагали прийти после Рамадана. Наверняка этим людям казалось, что я — сумасшедший, если думаю о таких вещах в завершающий период поста. Бродя по галерее, я приметил под одной из арок дворик. Внутри него было несколько антикварных магазинов, каждый из которых торговал обычным набором бронзы в стиле ар-деко, довоенной мебелью и эстампами. Всё в антикварных магазинах Касабланки, без исключения, относится к первой половине прошлого века, это — французское наследство.
Но исключение все-таки нашлось. На задворках одного из магазинов я заметил обеденный стол исключительной красоты. Он был отделан под орех, со слегка искривленными боками и гнутыми ножками. Судя по всему, это была работа не французских, а испанских мастеров. На мой дилетантский взгляд, столик был сделан в начале девятнадцатого века, задолго до того, как французы аннексировали королевство Марокко.
Я подтолкнул Камаля вперед, желая, чтобы он справился о цене.
Владелец магазина был слишком голоден, чтобы заниматься игрой в продавца и покупателя. Он сидел, согнувшись пополам, в старом плетеном кресле так, будто у него болел живот, и поддерживал голову руками. Камаль спросил его, сколько стоит стол.
— C'est cinq milles dirhams, [8] Пять тысяч дирхамов (фр.).
— ответил владелец магазина.
— Пятьсот долларов — это слишком дорого, — заявил мой помощник.
— Мы можем поторговаться, — сумничал я.
Но Камаль направился к выходу из магазина.
— Рамадан сделал этих торговцев жадными.
— Этот человек голоден, — возразил я. — Он будет послушной игрушкой в моих руках.
— Мы уходим, — строго сказал Камаль.
На улице мне в глаза бросилась нищенка: пожилая женщина с густой сетью морщин на лице, ее согбенное тело покрывала темно-зеленая джеллаба. Старуха привлекла мое внимание не тем, во что она была одета, и не своим внешним видом, а тем, что она держала в руках.
Читать дальше