Бритта Рёстлунд - У подножия Монмартра

Цветы оставили следы на моих руках – белые полосы и пятна. Я очень крепко их держала. Мне даже пришлось потереть пальцы, чтобы они снова приобрели нормальный цвет. К могиле подошел какой-то человек. Сначала я не обратила внимания на то, как он выглядит, он подошел сбоку, и я восприняла его как размытую неясную тень. Вся бдительность, вся осторожность, которую я соблюдала в последние дни, покидала меня, когда я приходила на кладбище. Мертвые не могли на меня напасть. Кладбище – это свободная зона. Может быть, поэтому я слишком поздно заметила этого человека. Слишком поздно, чтобы успеть защититься.

Он выглядел так, словно был готов если не пригласить меня на танец, то, во всяком случае, предложить прогуляться по кладбищу. Вместо всего этого человек сильно схватил меня за руку и, толкая перед собой, повел по дорожке. Я попыталась вырваться, но он, несмотря на свой почтенный возраст, держал меня мертвой хваткой. Я могла бы пнуть его, закричать, я могла бы, в конце концов, вырваться, но во всем его облике было что-то жалкое и беззащитное. Мне показалось, что этот старик меня с кем-то перепутал. Такое было вполне возможно. Может быть, он был слепой. Может быть, у него болезнь Альцгеймера. Поэтому я не стала сопротивляться и позволила ему провести меня несколько метров до кладбищенских бочек с водой. Там мы остановились.

– Простите, что вам угодно? – спросила я.

Даже не удостоив меня взглядом, он влепил мне увесистую пощечину. У него был режущий, беспощадный взгляд, несмотря на то что ему, без сомнения, было не меньше семидесяти. Он был не по погоде одет в длинный черный пиджак и серые брюки. Обут в до блеска начищенные туфли. На голове его была черная шляпа. Рисовавшийся моему воображению безобидный старик в мгновение ока превратился в опасного психопата, в преступного безумца, которого можно лишь презирать. Я отступила на два шага.

Я была не напугана, а потрясена. Охваченный страхом человек часто действует, интуитивно подчиняясь логике, но потрясенный человек лишен такой способности. Поэтому я продолжала стоять и во все глаза смотреть на него. Я могла бы его одолеть, несмотря на рост и комплекцию. Выглядел он хилым и слабым. Он, конечно, мог дать мне пощечину, но этим и ограничивались его возможности. Я могла бы толкнуть, ударить его, и это могло кончиться для него смертью. Я могла бы убежать, и это означало бы мою свободу. Но я продолжала стоять как вкопанная. Во мне вскипела злоба, и, хотя она не способствует логическому мышлению, по меньшей мере помогает действовать.

– Что ты себе позволяешь? Какого черта тебе надо?! – закричала я.

– Вам.

– Что?

– Я, во всяком случае, заслужил, чтобы ко мне обращались на «вы».

Он не был слепым. Он очень метко приложил ладонь к моей щеке. Он ни с кем меня не перепутал. Он был сумасшедший. Таких всегда хватает в любом большом городе. Надо было срочно уходить отсюда. С такими людьми нет смысла спорить и в чем-то их убеждать. Доводы разума здесь бессильны. Если человек не может понять ответа безумца, то это хороший знак, ибо он означает, что сам этот человек все еще нормален.

– Если ты еще раз до меня дотронешься, я вызову полицию. Убирайся! – крикнула я.

Он продолжал стоять на месте. Его холодные как лед голубые глаза смотрели на меня в упор. Он не был слеп, но глаза были подернуты пеленой. Казалось, что на самом деле его здесь нет и он витает где-то далеко отсюда. Мне хотелось броситься на него, толкнуть, ударить так, чтобы он упал навзничь, ударился головой о камень и умер. Однако в его наружности было нечто, заставившее меня пощадить его. Я вспомнила своего соседа, но мне не хотелось поворачиваться спиной к этому человеку. Я просто не могла на это отважиться. Поэтому попросила его уйти. Даже у такого слабого и больного безумца может оказаться оружие.

Мы молча смотрели друг на друга. Он казался мне похожим на дикого зверя, который на какое-то время присмирел, но надолго ли? Руки его странно свисали по бокам. Он был похож на подвешенную на нитке куклу, корчащуюся в предсмертных судорогах. Я повернулась к нему спиной, но оглянулась, чтобы не упускать его из виду. Судорога волной пробежала по всему телу этой большой умирающей куклы. Это меня не остановило. Пусть он трясется здесь, сколько ему будет угодно, решила я.

Потом до моих ушей донесся странный звук – что-то среднее между вскриком и вздохом. Я обернулась. Старик лежал, судороги перешли в спазм, скрутивший все его тело, а лицо стало перекошенным до неузнаваемости. Было ясно, что этот человек сейчас умрет.