Бритта Рёстлунд - У подножия Монмартра

– Итак, я пошла за ним, а он поехал в одно кафе у станции «Ла-Дефанс», где ждал…

У меня в сумке звякнуло. Я извинилась и достала из нее телефон. Сегодня мой сын, впервые в жизни, остался дома с бебиситтером. Это была фотография, сделанная месье Каро. Они с сыном сидели перед шахматной доской. На фото попала лишь половина лица моего сына, и я поняла, что для месье Каро это был первый опыт селфи. «Все хорошо. Он еще жив», – написал мне месье Каро. Я улыбнулась. За несколько секунд мысленно снова пережила три недели, проведенные в «Ареве».

Начало смеркаться. У входа в магазин на тротуаре прыгала маленькая птичка, и до меня внезапно дошло, что именно я собиралась сделать. Если я все расскажу месье Мансебо, то поставлю точку во всей этой истории. Я помешаю другим пережить то, что пережила сама. Я разгадала загадку. Пусть месье Мансебо сам разгадывает свои. Если он не сможет этого сделать, то пусть вся история останется тайной. Все к лучшему. Я снова посмотрела на фото. Мне было совсем нетрудно уговорить месье Каро посидеть с моим сыном.

– Да, так, значит, у писателя в кафе была назначена встреча с его коллегой-писателем, мужчиной.

Месье Мансебо вопросительно посмотрел на меня.

– Никаких признаков любовницы я не заметила. Правда, откуда мне знать точно.

– Вы получили ответ на свой вопрос? – спросил он.

В этих словах слышалось требование объяснить, зачем я вернулась, если, как мне удалось выяснить, ему было некого разоблачать.

– Да, месье Бейкер – это и есть месье Белливье.

– Так, значит, Тед Бейкер – это седоним?

– Псевдоним. Да, это его псевдоним. Выходит, что нам обоим был нужен месье Белливье.

Я вышла с бульвара Батиньоль и двинулась в направлении площади Клиши. Шла я навстречу потоку. Было такое впечатление, что тротуар – это улица с односторонним движением. Люди шли навстречу, но никто не уступал мне дорогу. Несколько проституток готовились к ночи, сойдясь у выхода из метро. Наверное, отсюда они направятся на улицу Сен-Дени или возьмут такси и поедут в Булонский лес.

В ночной аптеке наркоман конкурировал с молодыми родителями, которые хотели купить какого-нибудь лекарства, чтобы хоть немного поспать ночью. Вид у них и в самом деле был измученный. Рестораны приняли первых вечерних посетителей. Пока все было спокойно, но официанты выглядели озабоченными. Они всегда озабочены. Так им положено по работе. Какие-то африканские женщины протягивали друг другу пластиковые пакеты. Создавалось впечатление, что они зачем-то меняются овощами. Пожилые люди играли в петанк на узкой полоске песка на разделительной полосе проспекта. Группа молодых людей ссорилась, а другие их подзадоривали. Недалеко от них сидел парень, явно в состоянии наркотического опьянения. Мимо медленно проехал полицейский автомобиль, но полицейские не обратили внимания на парня.

Люди один за другим проходили мимо, и каждый производил на меня особое впечатление. Потом я вышла на открытое место и сразу увидела его. Он не шел мне навстречу, он стоял, как препятствие, мешавшее пройти. Он словно почувствовал, что я подхожу к нему сзади, потому что обернулся, когда я приблизилась.

– Теперь моя очередь дарить вам цветы, – сказал Кристоф и протянул мне букет.

Я поняла, что еще не разучилась ценить цветы.

Совершенно ясно, что у Фатимы было время рассказать Тарику о произошедшем. О том, что Мансебо застал ее у табачного торговца. Точно так же ясно, что и Тарик успел придумать более или менее правдоподобное объяснение. Мансебо продолжает анализировать случившееся. Тарик знает, что Фатима курит. Фатима знает, что Тарик торгует оружием и что Адель изменяет Тарику. Она просто не может этого не знать.

Но что знает Адель? На этот счет у Мансебо нет никакой уверенности. Она должна знать, что Фатима курит, но, может быть, это и все? У нее не хватит ни нервов, ни сил для того, чтобы справиться с остальным. Или как раз знание обо всех тайных махинациях так сильно расшатало ей нервы? Мансебо понимает, что теперь ситуация у него под контролем. Он запирает лавку и, насвистывая, поднимается по лестнице на ужин, чтобы приблизить развязку затянувшейся драмы.

Наверху его встречает тишина. Фатима улыбается ему. Такого он не помнит. Раньше она никогда не улыбалась. Больше в комнате никого нет.

– Где все? – интересуется Мансебо.

Фатима явно испытывает облегчение, как будто этот вопрос означает, будто ее муж будет вести себя как обычно, словно ничего не произошло, и не станет копаться в том, что случилось сегодня днем. Однако она ошиблась.