Марк Перах: Четыре истории из жизни государственных преступников

— Марш наружу, змеи! Вас всё равно накроют, и тогда из всего этого клятого лагпункта вытрясут кишки!

Полковник был прав. Однако его нервный срыв автоматически зачислял его в число стукачей.

Если он и просил лагерное начальство не посылать его в зону, где он встретит напарника тех урок, которых он заложил, то после того, как десятки зеков были свидетелями его выкрика, он стал бесполезен для чекистов, и его судьба их более не интересовала.

Он знал, что здесь, сейчас, он окажется лицом к лицу с его ненавистниками. Его единственное спасение могло быть в немедленном рывке в вахтенную дверь, как только урки двинутся в его направлении. Если он хотел выжить, путь в зону, в теплый барак, был для него закрыт. Однако под этим мрачным зимним небом, в этом жестком морозном тумане, съедающем легкие, его шанс выжить уменьшался с каждым часом, проведенным на открытом воздухе, где его тело безостановочно теряло тепло.

Я был еще сравнительным новичком в лагерях. Я уставился на гротескную фигуру полковника, шагающую взад-вперед вдоль вахтенных дверей, с ощущением сжимающей сердце тоски. Весь его мир сузился сейчас до этой узкой и короткой обледеневшей полоски, пол-шага шириной и шесть шагов длиной, ограниченной с одной стороны грубо-отесанными бревнами вахты, а с другой — невидимой линией, за которой непрощающая ненависть выжидала и наблюдала.

— Не заплатил ли он уже достаточно? — спросил я Лодавичуса.

— О, нет, — сказал Лодавичус. Помолчав, он процитировал стих из Библии, что-то о разрушении плоти для спасения души. Много лет позже, под другими небесами, я нашел в Новом Завете эти слова в послании апостола Павла, и они живо вызвали в моей памяти свинцовое небо сибирской зимы, молочные вихри тумана, обволакивающего сосны, и мрачную фигуру, шагающую взад-вперед вдоль лагерных ворот — тех ворот, которые, по зековской поговорке, очень широки для входа, но очень узки для выхода.

— Что они сделают, когда доберутся до него? — спросил я.

— Схватят за руки и за ноги и брякнут о землю, — сказал Лодавичус. — Есть специалисты, которые умеют переломать позвоночник с одного броска. Затем они исчезают. Обреченного оставляют умирать. Никто не подаст ему даже глотка воды.

В самом деле, никто не проявлял никакого сочувствия к страданиям стукача. Каждый, кто осмелится проявить малейшую симпатию к отверженному, быстро составит ему компанию.

— Им нечего беспокоиться, — сказал я. — Мороз сделает дело за них. Этой ночью будет минус 50.

В течение всей ночи ветер сотрясал стенки барака. Однако утром полковник был еще жив. Он развернул свою вязаную шапку, превратив ее в маску с отверстиями для глаз и рта. Ледяная корка наросла вокруг рта. Время от времени он облокачивался о стену вахты, но холод быстро вынуждал его возобновлять маятниковое движение, три шага влево, три шаг вправо от вахтенной двери. Час за часом он всё держался там, один во всем мире. Незадолго до полудня краснощекий солдат распахнул двери вахты и стал там в струях пара с ломтем хлеба в руке. Солдат откусил от ломтя. Крошки просыпались к его ногам…

Полковник опустился на колени и попытался собрать крошки, но его толстые ватные рукавицы не давали ему захватить эти крупинки. Тогда полковник лег навзничь и попытался взять крошки губами. Он застонал. Когда он выпрямился, лед вокруг его рта стал алым.

В следующую ночь, полностью одетый и плотно закутанный в мое лагерное одеяло, я почти не спал, борясь с холодом, проникавшим сквозь все слои окутывавших меня тканей. Раз за разом я слезал с вагонки и пробирался к печке, вокруг которой десятки зеков сидели ночь напролет среди выставленных на сушку валенок.

На следующее утро полковник был опять там же, шагая взад-вперед. Кто-то сказал, что охрана пустила его на ночь внутрь вахты. Но теперь силы явственно уходили. К полудню он более не шагал, а, прислонясь к стене вахты, качался с ноги на ногу.

Пар вырвался клубами из вахты, когда два солдата вышли в зону и зашагали по направлению к кондею. Заклацали замки и запоры. Срок в кондее для Кацо закончился. Но Кацо не появился на пороге карцера. Солдаты нагнулись, их согнутые тела наполовину скрылись внутри холодного карцера. Когда они разогнулись, Кацо был между ними. Сначала его ноги не подчинялись ему. Солдаты отпустили его. Ослепленный отблесками раннего солнца на снегу, Кацо медленно побрел к столовой. У дверей столовой он повернул лицо и увидел полковника у ворот. Кацо приостановился, затем медленно вошел в столовую.