— Кр-ра-а! кр-ра-а! кр-ра-а! кр-ра-а!!!
Андрей Иванович — испуганный, растерянный, если не сказать потрясенный — вскочил. Птенец просил у него есть!
— Ну что ты, что ты, — забормотал Андрей Иванович, поспешно отступая и оглядываясь по сторонам. Мимо лужайки, за отделяющей ее от проезжей дороги чугунной оградой, шли под руку элегантно одетые мужчина и женщина лет сорока — и, казалось, с любопытством смотрели (во всяком случае, поглядывали) на Андрея Ивановича. Андрей Иванович смутился, отошел еще дальше и с независимым выражением лица закурил… Мужчина и женщина прошли; Андрей Иванович хмуро смотрел им в спины, пока их не поглотил увешанный голубыми кистями сиреневый куст, — потом возвратился к птенцу. Птенец опять яростно, требовательно закричал; “Ч-черт”, — подумал Андрей Иванович и опять отступил. Что же делать-то?
Вопрос был странным, Андрей Иванович себе его явно даже не задавал: как что делать? — отогнал кошку, посмотрел на птенца (“надо рассказать Насте… хотя едва ли это будет ей интересно”), покурил, теперь иди дальше, домой. Андрей Иванович покосился на вороненка: тот надулся, как еж, и превратился в черно-серый с белыми кроплями шар с торчащим из него блестевшим на солнце клювом. “Кот-то ушел?…” Андрей Иванович оглянулся: кот открыто сидел на скамейке, метрах в десяти от него, и спокойно смотрел на Андрея Ивановича. Он сидел не столбиком, на хвосте, а скорее лениво полулежал; ни в его позе, ни в выражении широкой усатой морды не было ни неудовольствия, ни нетерпения, ни даже признаков ожидания: он просто уверенно, привычно сидел, зная, что человек рано или поздно уйдет, и даже не ждал, а просто грелся на солнышке. Вот когда человек уйдет, можно и перестать греться на солнышке — хотя мне и сейчас хорошо…
Андрей Иванович занервничал. Он не любил ворон — это были грязные, нахальные, шумные птицы, а иногда — например, видя, как вороны терзают крысиный труп, — испытывал к ним отвращение; но здесь была не ворона, а беспомощный, слабый птенец, и Андрею Ивановичу было жалко птенца… Он с тоской почувствовал, как в его и так неуютную жизнь вторгается — еще даже не обязанность, не нравственный выбор, а новое душевное беспокойство: что делать с проклятым птенцом?… Андрей Иванович посмотрел на вороненка — тот, пригретый солнцем, по-человечьи зевал, — потом на кота: зверь с наслаждением вылизывал растопыренную когтистую лапу. “Отнесу к нам во двор, пусть там сидит, — решился Андрей Иванович — не додумывая до конца, куда он посадит вороненка и чем его двор, кишащий если не кошками, то собаками, безопаснее этого. — Буду, конечно, выглядеть как идиот — иду и несу ворону… а вдруг он будет орать? Ладно, тебя и так все считают идиотом… а ты и есть идиот, если думаешь о том, что о тебе думают идиоты!” Андрей Иванович рассердился и решительно шагнул к птенцу.
Вороненок дремал. Андрей Иванович наклонился… когда на птенца пала тень, он открыл глаза, увидел Андрея Ивановича — и вдруг дернул головой и разразился дикими криками:
— Кр-ра-а! Кр-ра-а! Кр-ра-а!
— Тише ты!… — зашипел Андрей Иванович, жарко краснея и исподлобья оглядываясь по сторонам. Вон еще кого-то черти несут… — Что ты кричишь, дурень?!
— Кр-ра-а! Кр-ра-а!…
— Что, есть хочешь? Где твои родители, черт бы их побрал?! Ну нет у меня ничего, нету!
— Кр-р-ра-а-а!…
Андрей Иванович в отчаянии покрутил головой — в поисках корки хлеба ли, червяка, — ничего не нашел, но увидел кота: тот уже не сидел, а выгнув спину стоял на скамье и напряженно смотрел на Андрея Ивановича. Шерсть у него на загривке поднялась дыбом.
— Кр-ра-а!…
— Хватит орать-то! — Андрей Иванович с трепетом ждал, что на эти пронзительные, даже не птичьи крики сбегутся люди. Еще подумают, что он мучит птенца… “Как его брать-то?!” Тут вороненок даже не закричал, а как-то хрипло, противно — резануло уши — заквакал. Андрей Иванович разозлился, сложенными в горсти руками сгреб его с двух сторон (вороненок был теплый, шелковистый, слабооперенный, худой: под пальцами скользили тонкие — цыплячьи — ребрышки) и оторвал его от земли; тут птенец ловко повернул носатую голову и тяпнул его за палец: Андрей Иванович испугался и выругался — прежде чем осознал, что это совсем не больно.
Прижимая к груди взъерошенный, дергающийся, орущий комок, Андрей Иванович прежней дорогой выломился из кустов на тропинку… и нос к носу столкнулся со здоровенным краснолицым мужиком лет тридцати, одетым в синий с ядовито-оранжевыми полосами комбинезон рабочих ремонтного управления. Мужик остановился как вкопанный и изумленно уставился на Андрея Ивановича и птенца. От него жестоко разило водкой. Андрей Иванович чуть не взвыл от тоски и стыда.
Читать дальше