Хулио Серрано - В Гаване идут дожди

Моника все так же страдает от одиночества и томится жизнью, хотя никаких видимых причин для плохого настроения нет. У нее прекрасная квартира в центре Гаваны, денег в избытке, она молода и хороша.

К вечеру этого дня она идет прогуляться по улице 21 до Пасео, а потом возвращается и переходит улицу Л, где гудящая от нетерпения толпа уже минут пятьдесят ждет автобуса, который медленно, как бегемот на суше, выползает из-за угла. Внимание Моники привлекает женщина неопределенного возраста с совсем маленьким ребенком и другим малышом постарше, которого она держит за руку. Женщина с трудом протискивается вперед, чтобы влезть в автобус. Моника видит ее усталое лицо, плотно сжатые губы и полные тревоги глаза: вдруг не успею? Малыш, которого мать держит за руку, не поспевает за ней, и она тащит его за собой чуть ли не волоком, а автобус, это народное средство передвижения, уже совсем близко. Остервеневшие от ожидания люди оттирают женщину, готовясь к штурму автобуса.

Монику вдруг охватывает желание помочь женщине, схватить на руки второго ребенка, прорваться сквозь живой заслон. И она кидается через улицу к месту столпотворения.

– Куда лезешь, дура! – вдруг режет ей слух истошный крик, слышится визг тормозов. Оглянувшись, она видит в двух шагах от себя машину и физиономию водителя, орущего: «Смотри, куда прешь, сволочь!»

На улице тотчас образуется пробка, набегают любопытные, но тут автобус распахивает двери, и людская масса, давясь и толкаясь, устремляется внутрь.

Ошарашенная Моника возвращается на тротуар и быстро идет в сторону отеля «Националь». Сзади остаются крики бедолаг, не попавших в автобус, и гомон сотен людей, стоящих в очереди в кафе-мороженое «Копелия», дабы охладиться пломбиром.

Дойдя до ресторана «Ла Рока», она входит в бар и просит двойное виски. Пока пьет, выкуривает сигарету. Там в полумраке, под шелест голосов старается прийти в себя, успокоиться.

Высокий, седоватый, хорошо одетый мужчина подходит к ней.

– Можно приглашать вы на рюмка? – спрашивает он с улыбкой.

Моника холодно оглядывает его.

– Нет, thanks, – отвечает, платит и выходит из бара.

На улице уже темно, и только мигает огнями отель «Националь», этот видавший виды приют, соучастник любовных историй и социальных трагедий.

К подъезду подкатывает новое шикарное такси, из которого выходят двое светловолосых мужчин. Тотчас к ним приближаются две женщины в плотно облегающих тело платьях, белая и мулатка, и просят огонька. Мужчины смеются и затевают с ними разговор.

«Хинетеры», – думает Моника и переходит на другую сторону улицы. Впереди, слева от отеля, открывается вид на Малекон, а справа – великолепие и красота моря. Моника теперь идет не спеша и замечает у парапета одинокую, неподвижную фигуру мужчины, созерцающего море. Он высок, статен, серебристые виски. От него, отмечает невольно Моника, веет печалью и сиротливостью. Это первое, что она в нем видит.

«Кто бы это мог быть?» – задается она вопросом и останавливается неподалеку, чтобы зажечь сигарету. Чиркает одной спичкой, второй, третьей, четвертой, однако морской ветерок их гасит. Она начинает нервничать, но тут мужчина подходит, достает из кармана рубашки зажигалку и, загораживая рукой огонек от ветра, подносит к сигарете.

– Thanks, – говорит она.

– Пожалуйста, – отвечает он.

За окном кропил нудный дождик, наводя тоску и уныние. В моей мансарде в одном из старых кресел сидела Моника и листала зачитанный роман «Игра в классики», а я, растянувшись на постели, курил и смотрел на нее. Мне ничего не хотелось делать, только лежать, курить и смотреть на нее. Она была удивительно хороша со своими волнистыми волосами, прикрывавшими высокую красивую шею. Мне припомнились строки из поэмы «Ресницы и пепел» большого кубинского поэта Фаяда Хамиса, недавно погибшего от страшного недуга, и я тихо продекламировал: «Молчание ресниц печальных и тревожных, / а в зеркале пустынном и квадратном / застыла ночь».

Моника отложила книгу.

– Ночь застыла для тебя?

Хороший вопрос. Спустилась ли ночь моей жизни? Или остановилась сама жизнь? Я не ответил.

– Мне нравится ночь, – продолжала она. – Так чудесно бродить по городу ночами. А день всегда будет сменяться ночью?

Еще один забавный вопрос. До каких пор судьба будет одаривать нас такой радостью? Я задумался, поглядел на мокрую крышу и опять промолчал.

Она подняла на меня свои большие зеленые глаза.

– Ты здоров? Я тут уже целых два часа, а от тебя только стих услышала. Что-то ты сегодня хандришь.