Хулио Серрано - В Гаване идут дожди

– Искра божья?

– Да. Голова твоя так заискрит, что позабудешь все горести и заботы. Давай выпьем, братец.

– Стой. За что пить будем?

– Да, за что бы?… – Стакан в руке Франсиса застыл у самых губ. – Есть тостик. Выпьем за всех сволочей, которые испоганили нам жизнь.

– За них?! – не смог я сдержаться.

– Да, чтоб их повесили за яйца вниз головой. – Франсис захохотал.

– Такого никогда не будет, – отрезал я.

– Не скажи!

– На всех веревки не хватит.

Франсис снова захохотал и шлепнул меня по плечу, но я сидел с каменным лицом, моя голова-карусель кружилась все сильней.

– Тогда вышвырнем сукиных сынов в море с гирями на ногах, вместе с их матерями.

– Тоже не пойдет… – Карусель вдруг остановилась, и я уставился на стакан с ромом.

Франсис взглянул на меня с интересом.

– Не пойдет… потому что у мрази нет матери.

– Верно, ох верно. – Франсис с жадностью приник губами к полному стакану, выплеснув немного рома на пол.

Мы пили, пока не опорожнили всю бутылку. Франсис схватил ее за горлышко и, потрясая, как флагом, заорал:

– Как это поется… «Песни пой и слез не лей…»

– «…с песней дохнуть веселей!» – пьяно подхватил я, а он, уже ничего не соображая, рухнул на пол.

Три часа пополудни, солнце палит во всю мочь, а жизнь на Рампе кипит. Дела у продавцов на базаре идут неплохо. Книжник Ремберто за хорошие деньги продал «Смерть Нарцисса» Лесамы Лимы, [13]хотя ни «Безумный мир», ни «Сто дней Содома» сбыть пока не удалось. Чина продала четыре кораблика с надписью «Куба», а толстый лысый покупатель-иностранец пригласил ее пообедать. Чина очень довольна, но еще надо придумать, как обмануть бдительность своего любовника, старого дантиста – резчика корабликов, с которым у нее назначено свидание. Из трех щенков Маркое продал двух, и на руках у него остается только один, беленький с черным пятнышком на лбу, тихий и грустный, наверное тоскующий по исчезнувшим братьям. Как только является полиция, продавец марихуаны исчезает в толпе. Сегодня ему не везет, почти ничего не удалось сбыть. Завтра отыграюсь, говорит он себе в утешение и бредет по Рампе к морю. А Леандро Мексиканец идет прямо к отелю «Абана либре» сообщить клиенту-мексиканцу, что почти выполнил его просьбу. По правде сказать, он не смог договориться с Эрмесом и его женой Милагрос и решил продолжить поиски. Тут-то он и вспомнил о Монике.

Моника, как всегда, ограничивается легким обедом (фрикадельки, спагетти) и, перекусив, садится в кресло выкурить сигарету и выпить холодного «дайкири» под песни битлов. Только что звонила Малу и, не входя в детали, передала, что у ее приятеля возникли трудности и затея с плотом пока откладывается. Под мелодичную грустноватую музыку, льющуюся с пластинки, Моника размышляет о предложении Манолито-Быка. «Пожалуй, сразу-то не стоит отказываться», – говорит она себе. Манолито не раз ей находила стоящих клиентов (испанца Альваро, канадца Ричарда, немца Германа), людей солидных, денежных и вполне воспитанных. Все обходились с ней хорошо, за исключением дикаря Германа, любившего всякие мерзости (хотя кому дано судить – мерзость это или нет, ведь Герману, например, все эти извращения казались верхом удовольствия), из-за чего и пришлось ей с ним распрощаться.

Звонок в дверь прерывает ее думы. Открывать она не торопится. Нет, не потому, что боится, она даже не спрашивает «кто там» и не смотрит в глазок. Известно, что на Кубе не врываются в квартиру средь бела дня, в три часа пополудни. Тем не менее в последние месяцы случались нападения на одиноких женщин в их собственном жилище, и Монике следовало бы быть поосмотрительнее. Но она не из породы робких. Идет к двери и открывает.

Смеркается, но до полной темноты еще далеко. Тебе по душе долгие вечера гаванского лета, когда светлое время тянется так медленно, что, кажется, никогда не будет ему конца. Один знакомый швед сказал, что у него на родине, да и в других северных странах летом не бывает ночей. Кто знает. Тебе хотелось бы побывать в таких местах, где всегда светло, где можно совсем не спать и любоваться солнцем. Ты любишь солнце, умеешь им насладиться, жить не можешь без него и не понимаешь, как люди в состоянии переносить долгие холодные зимы, о чем тебе рассказал все тот же швед, зимы, когда светает в девять утра, а в четыре часа дня уже наступает мрак. Ты бы там сошла с ума, умерла бы. Ночная темень наводит на тебя тоску, ты готова впасть в отчаяние. А вот солнечные безоблачные дни вызывают желание танцевать, петь, болтать без умолку.