Хулио Серрано: В Гаване идут дожди

На меня угнетающе действует замкнутое пространство, и потому я всегда наслаждаюсь простором, воздухом, особенно на берегу моря. Я брел, ни о чем не думая и не выбирая пути, полагаясь на инстинкт, а иногда следовал за бездомной собакой или кошкой, задерживаясь лишь у какого-нибудь прекрасного здания начала века – из тех, что когда-то с таким энтузиазмом возводила гаванская буржуазия и в садах которых – о, кубинское чудо из чудес – все еще цвели красные розы. До чего же приятно видеть, что кто-то до сих пор наслаждается розами, по утрам заботливо их поливает.

Кто это делает? Престарелая сеньора? Красивая молодая женщина? Хорошо бы вот так вместе с ними поливать в саду эти самые розы.

Улицы, как обычно, были темны, изрыты колдобинами. Привлекшее меня старинное здание соседствовало с современным домом – угловатым коробом, откровенной безвкусицей, и я снова и снова поражался тому, каким образом могут рядом сосуществовать прекрасное и уродливое и как они уживаются? Красавица и Чудовище, инь и ян, два лика Януса? И перед ними стоял я и констатировал сей факт, чтобы сохранить его в памяти, я – римский патриций V века, глядящий на конницу варваров возле фонтанов в Риме. Меня всегда забавляли такие сопоставления, нравилось перевоплощаться в Святого Августина, ощущать себя совсем не тем гаванцем, каким я был и каков есть.

Старые и новые дома оставались позади, я шел дальше, вглядываясь в тени, скользя взглядом по окнам, разговаривая сам с собой, – еще один ненормальный в городе ненормальных и неврастеников, – спрашивая себя, что делают в эту минуту там и тут люди в своих жилищах, провожая глазами стаи парней, мчащихся на велосипедах и похожих на вспугнутых птиц, глядя на влюбленные парочки в каждом темном углу. Почти всегда мои блуждания завершались на набережной Малекон, у самого моря. Я люблю море, мне нравится смотреть на приливы и отливы, чередующиеся без отдыха и роздыха, безразличные ко всему, кроме своего исконного предназначения – лизать берег и шлифовать камни. Прибой всегда был и будет после всех нас. Наша жизнь сама как морской прибой с его вечной пляской волн. Приливы и отливы, то радости, то беды. С давних пор и по сей день отхлынувшая волна ко мне не возвращается.

Однажды поздним вечером, когда я в конце своего пути стоял и курил у моря возле отеля «Националь», со мной поравнялась молодая девушка. Она была очень хороша собой, и мне даже показалось, что на всем свете нет женщины прекраснее и соблазнительнее. Ей пришлось остановиться, чтобы зажечь сигарету, но все ее попытки были безуспешны. Боковой морской ветерок игриво гасил спичку за спичкой. Я шагнул к ней и, предложив зажигалку, помог зажечь сигарету, на мгновение вспыхнувшую огоньком.

– Thanks, – сказала она.

– Пожалуйста, – ответил я, и она обернулась ко мне.

Ее груди походили на две круглые маленькие дыни, в которые мне тут же захотелось впиться зубами. У нее были зеленые глаза, и все в ней напоминало мою супругу Бэби двадцатилетней давности.

Судя по ее внешности, одежде и манерам, я понял, что эта женщина – не для кубинцев. Было ясно, что ей просто предназначено быть с иностранцами.

– Я приняла тебя за иностранца, – сказала она тихо.

– Да, меня обычно принимают за еврея-сефарда, родившегося в Сингапуре и возмужавшего в Маутхаузене.

Ответ прозвучал насмешкой, и с моей стороны было неразумно, даже глупо вступать в разговор с этой очаровательной особой, которая выглядела гораздо моложе меня и, понятно, должна была развернуться и уйти, оставив обалдевшего идиота с носом.

– А я думала, что ты индус с Брахмапутры, – сказала она очень серьезно и чуть громче.

Ответила шуткой на шутку?

С минуту мы молча курили, глядя на море. В ее движениях была какая-то напряженная торопливость, словно она хотела поскорее разделаться с сигаретой. Видимо, ее что-то беспокоило.

– У тебя все в порядке? – спросил я, ожидая в ответ нечто вроде «А тебе что за дело?» или «Отвали». Но нет. Она ответила очень вежливо:

– Да. Спасибо.

– Как тебя зовут?

– Моника. Моника Эстрада Пальма.

Когда-то я был знаком с внучкой первого президента Республики Куба. Может быть, она окажется его правнучкой или кем-нибудь в этом роде?

– Ты родственница президента?

– Какого президента?

– Дона Томаса Эстрады Пальмы. [1]

Она что-то слышала об Эстраде Пальме, но точно не могла сказать, кто он такой и когда был президентом. Ей были не известны и другие президенты, правившие после 1906 года. Она их не знала и знать не собиралась.