Михаил Васильев - Остров

"Благоухание" — старинное слово."

За закрытой дверью, наконец, послышались голоса и какая-то возня. Негр на носу будто тоже что-то услышал, он встал и, держась за леер, медленно пробирался на подгибающихся ногах к корме.

В распахнувшихся дверях появился утренний Белоу — в майке и с полотенцем на шее. Он тоже сразу же посмотрел вверх, на капитанский скворечник, и, будто дракон, выдохнул клуб сигарного дыма.

"Здороваться?" — Мамонт знал, что Белоу, конечно, не ответит.

— Рано встали. С похмелья? — вслух спросил он.

— А, попутчик! Мамонт, кажется? А я и забыл про тебя. Ты чего здесь? — отозвался Белоу.

"А ты чего? Гляди-ка и псевдоним мой где-то узнал."

Белоу сел в быстро появившийся шезлонг, не торопясь стал разворачивать газету. Над его головой сразу же включился, висящий на стене рубки, плафон.

Мамонт из какой-то непонятной вежливости опять сел на свой кнехт. В глаза бросился знакомый шрифт газеты, странно выглядевший здесь, в Южно-Китайском море.

— Смотри-ка, "Комсомольская правда", — первым заговорил Мамонт. — И что пишут комсомольцы, есть что интересное?

— Да вроде есть. В рубрике "Наши дураки и наши дороги". "Голый в капиталистическом раю" называется. Про чудака одного. "Бежал в капиталистический рай." Вплавь. "Преодолев цепь… преодолев цепь, близколежащих друг к другу, островов."

— Я одного такого знаю.

— Ну, тут — "сомнительные прелести заморского рая", — продолжал читать Белоу.

"Опять рая".

— Каким-то чудом ему даже удалось преодолеть… любителя кока-колы и заморской жвачки не остановили ни неприятности холодного купания, ни даже бдительность пограничников.

"Купание, да!.. Кругом заставы, гарнизоны! Тебе бы так… Только вот откуда в газете об этом узнали?"

— …Пользуясь спасательным жилетом, — читал Белоу.

— Каким еще жилетом? — сказал Мамонт вслух. — Знали бы они чем пользуясь.

— Здесь так написано.

— Интересно, почему они только сейчас об этом узнали, комсомольцы ваши? Вы-то сами не знаете?..

— Белоу промолчал, бесстрастно проглядывая газету.

— Ну, а поймали его? Или еще поймают? Поймают, как?..

— Об этом не пишут, — Белоу скатал газету в плотную трубку и выбросил ее за борт- фонарь над ним сразу же погас.

"Ваш собственный корреспондент в Южно-Китайском море," — с внезапной неприязнью подумал Мамонт, глядя на него.

"…Судьба раба. Много нас таких. И все бежим, бежим. Когда на одном месте уже невыносимо, перебегаешь на другое. Будто там будет легче. Только при этом почему-то сносит к краям, все ближе к окраинам державы. Куда охотнее пускают."

"Будто по грампластинке бегаешь," — пришло вдруг в голову. Граммофонная пластинка, черный антрацитовый диск, на нем — Мамонт, размахивает руками, пружинит тараканьи ножки, пытается удержаться. Вот побежал, упал, заскользил, заскользил…

"Да, охотнее пускают. Иногда бесплатно везут и при этом бывают очень настойчивы…"

— Что ты бормочешь? — проник откуда-то голос Белоу.

— Я говорю, какая-то центробежная сила. Теперь уже за край забросила, сюда аж. Так-то вот, сэр!

— Как-то давно приехал я в Ленинград, — заговорил Белоу. — Какой-то амнистированный там в зале ожидания, видимо, чего-то ожидал. Это он сам рассказывал: откуда он, зачем он. Много всего рассказывал… И громко. Сразу всем. Как объездил полгорода в поисках выпивки. На такси! Красивая жизнь. Зал ожидания Московского вокзала. Полная сетка пива. Сам удалой такой, в войлочных тапочках, пробки зубами открывает. Возмущался, что попал в дурную компанию и никто не хочет с ним веселиться.

"Почему-то такие непонятные встречи всегда случаются на вокзалах", — подумал Мамонт, вглядываясь в лицо Белоу и пытаясь вспомнить его.

— А я все видел, не очень-то спал тогда, — неохотно признался Мамонт. — Приехал в Ленинград, работать по лимиту.

Белоу вроде и не слышал его:

— Потом появился старик какой-то, представился тоже зеком, сталинским еще. Поддакивал, пойло его сосал. Вот так и наслаждались свободой два дурака. С трудом они столько пива преодолевали, тяжко им это веселье давалось. Потом молодой отключился. Полная нирвана. Старый тужился, пытался допить, но не осилил — сетку взял и ушел. И в ответ окружающие сдержанно посмеялись, — Кажется, Белоу никуда не торопился.

"Нет, это не я", — понял Мамонт.

Холодная прокуренная комната в общаге. Даже в памяти — сумрачная, без украшений, жизнь. Сидеть в общаге было бессмысленно. Вечером все расходились, хотя идти было некуда.