Олег Лукошин - Человек-недоразумение

— Так им, так! — обрадовались люди.

Мы перекочевали метров на пятьсот в глубь микрорайона, где расположение хрущёвок образовало чудесный дворик, этакий плацдарм для изящных и стремительных атак на незрелый человеческий разум. Почти сразу после продолжения своего витийства я вылечил женщину. Она отделилась от внимательно слушавшей меня толпы и, не обращая внимания на мою трепетную речь, принялась дёргать меня за рукав тулупа. Поначалу я пытался не обращать на неё внимания, но тетёха оказалась настойчивой штукенцией и без сатисфакции покидать арену истерично-духовного ристалища не собиралась.

— Что тебе, убогонькая? — я вынужден был наконец-то повернуться к ней.

— Болею сильно, — прошамкала губами тётка. — Едва на улицу выбираюсь. Всё болит. Голова. Ноги. Руки. Спина. Сил никаких нет жизненный путь продолжать.

— Плохо дело, — согласился я. — А в больницу обратиться не пробовала?

Мой ответ неприятно удивил женщину. Толпа тоже как-то напряглась.

— В больницу… — издала она разочарованный сип.

Я скумекал, что надо её лечить. Ситуация того требовала, людское внимание. Я всегда срать на него хотел, я не люблю людей и искренне их презираю, но чтобы возвыситься над ними и над всей объективной реальностью, с ними необходимо сотрудничать. Угождать им как-то. Мне вдруг сразу, бесповоротно и непреложно сделалось ясно, что я могу вылечить её. О, в те дни я был способен на всё, абсолютно на всё!

— Подойди ближе, чудесное создание! — обратился я к этой уродливой пенсионерке, хоть она и стояла почти впритык ко мне. Для убедительности были вытянуты руки. — Дай мне обнять тебя.

Недоумевающая и слегка запаниковавшая тётка робко прильнула ко мне. Я обвил руками её плечи и прижал плотнее. Лица наши сами собой сблизились, я поцеловал её в щёку.

— Посмотри на себя, женщина, как ты прекрасна! — говорил я негромко, осыпая горячими поцелуями её нездоровое морщинистое лицо. — Ты красота и нежность, ты чувственность и восторг. Ты создана для любви и счастья. Я чувствую в тебе чёрную, гнилую пустоту. Пустота во всех, но с ней можно мириться, можно заключать договор и довольствоваться жизнью, а твоя пустота агрессивна и зла. Она высасывает из тебя соки. Она готова сожрать тебя. Я забираю её у тебя! — я сделал руками движение, словно стряхивая с обветшалого женского пальто снег. — Я отправляю её за грань, в темноту и мрак, где ей самое место. Отныне ты будешь здорова, счастлива и любима.

Я завершил процедуру исцеления нежным поцелуем в губы. По щекам тётки ручьём бежали слёзы, люди в толпе утирали намокшие глаза. Несколько секунд спустя она зарыдала в голос, её потухшие до этого глаза посетило живое и осмысленное выражение, на щеках заиграл румянец. Плачущие люди смотрели на неё с удивлением — все воочию видели, как в этом угасающем теле вновь заискрилась жизнь.

Через пару дней сгорел торговый центр. Дотла. «Нарушение правил пожарной безопасности при монтаже электрического оборудования» — такое заключение дали специалисты противопожарной службы. Об этом даже в газете написали. Ну да мы-то с вами знаем, что причина вовсе не в этом!

После исцеления женщины и исчезновения магазина слава моя в Омске пределов уже не знала.

Я поселился на квартире у своего поклонника, одинокого инженера предпенсионного возраста, работавшего последнее время сторожем в детском саду, немного прибитого жизнью и собственной рефлексией, но в целом милого человека Якова Расимова. Туда же переехали и мои ближайшие помощники, поэты Бедный и Барто. Двухкомнатная квартира позволяла вместить нас.

Яков Иммануилович, человек пытливого ума, всё время задавал мне вопросы — о сельском хозяйстве, о красных кхмерах, об ордене тамплиеров — и внимательно, почти трепетно выслушивал мои бестолковые ответы, в которых я безбожно переиначивал мировую историю, придумывая ей несуществующие повороты и абсурдную мотивацию. Ответы его удовлетворяли: будучи человеком, выросшим на строгих инженерно-научных догмах, он с удовольствием погружал сознание в ересь, испытывая непередаваемое удовольствие освобождения, какое ощущает, должно быть, откормленный хряк, сбежавший из комфортабельной свинофермы с кафельными стенами на деревенскую слободу, в самую глубокую лужу грязи.

— А вот скажите, Владимир Николаевич (я едва вспомнил своё собственное отчество и всякий раз вздрагивал при подобном обращении), — накладывал Расимов мне в тарелку отваренную вермишель, — очаги зарождения мировой цивилизации, я имею в виду Средиземноморье, Центральную Америку, Тибет, они действительно ограничиваются именно этими центрами или всё же существовали другие, пришедшие за долгие века в упадок и потому не дожившие до великих археологических раскопок современности?