Олег Лукошин - Человек-недоразумение

— Братья! — гаркнул я во всё горло. — Наш час настал! Сейчас или никогда! Мы уничтожим эту ментовскую власть и возьмём город под свой контроль. Не бойтесь автоматов, менты ссыкуны, они не станут стрелять по людям. Мы на жопу их посадим, гадом буду! Организованно, чеканя шаг, за мной — шагом марш!

Я развернул стяг над головой и направился в сторону ментов. Мне никого не пришлось отодвигать с дороги, её мне уступали и так. Моё послание лишь смутило фашистов и, пожалуй, внесло в их души ещё больше сумятицы. Однако кое-кто готов был двинуться за мной, готов был отринуть чувство самосохранения и позволить выплеснуться в кровь адреналину.

— Сила мы или падаль подзаборная! — крикнул я, повернувшись на ходу, соратникам по партии.

И некоторые тронулись с места, некоторые сделали за мной шаг…

Быть может, у нас и получилась бы эффектная атака безоружных сорвиголов на автоматы, но в это самое мгновение на горизонте появились гопники. Они стекались на площадь тремя ручейками с разных концов, было их много, в руках они несли дрыны, монтировки и железные цепи, а над головами их разносились озорные и задорные выкрики:

— Бей фашистских пидаров!

— Зачморим ублюдков!

— На куски порвём этих сук!

По всей видимости, даже менты их испугались. Они так же, как мы, стояли хлопая ушами и не предпринимая никаких действий, наблюдали за тем, как взбудораженные гопнички-антифашисты сближаются с нашими дрогнувшими рядами. Гопники деловито обходили ментов, словно не замечая их, постукивали своими орудиями себе по ляжкам и ладоням и неумолимо, лавиной шли на нас.

Вот тут мы вконец обосрались. Кроме меня, разумеется. Я ещё пару раз крикнул что-то для поднятия духа и удержания стремительно улетучивающегося задора, но всё было тщетно: партийцы сорвались с места и ринулись врассыпную.

Гопники побежали. Так как приближались они с трёх сторон, а четвёртую свободную заслоняло от нас здание администрации, то трогательная встреча с ними была неминуема. Вскоре звучные, сочные такие удары дерева и железа по человеческим лицам, туловищам и прочим частям тела, словно оригинальное вступление к грозной и стремительной симфонии, раз за разом с удивительным и предельно коротким постоянством принялись доноситься до моих ушей.

Меня какое-то время удары миновали. Восторг захлёбывался во мне, я пребывал на пределе наивысшего возбуждения, я был пьян происходящим и до глубины души счастлив.

Я отчаянно размахивал фашистским стягом и истошно вопил:

— Русские, вперёд!!! За Родину!!!

Затем что-то тяжёлое и бесформенное (по крайней мере, я так и не понял, что это было, цепь или монтировка) встретилось с моей буйной головушкой, флаг был вырван из рук, унесён куда-то в сторону, где древко резким ударом о колено сломали напополам, а ткань не менее резким движением порвали. Я же, почувствовав внезапную слабость и что-то тёплое и жидкое на правой щеке, тихо повалился животом на асфальт и, улыбаясь (однозначно улыбаясь, я помню это ощущение улыбки на губах), стал с причудливо-отстранённым интересом наблюдать за происходящим. Происходило там, в общем-то, нечто не особо различимое — кроме мельтешения ног, ничего примечательного. Меня больше никто не бил и даже не пытался ко мне приблизиться.

Пролежав так какое-то время и вроде бы даже потеряв сознание, я наконец нашёл в себе силы поднять голову, а затем и встать на ноги.

Площадь, как ни странно, была почти пустынна. На асфальте лежало несколько тел, некоторые из них шевелились, некоторые нет, в сторонке, почему-то уже с собаками, топтались менты. Ещё один, глядя себе под ноги, ходил по площади и подбирал с земли какие-то предметы. Выход с площади никто не преграждал.

Я подошёл к порванному флагу со свастикой, что на половине древка болтался в паре метрах от меня, не торопясь, скрутил его и тихонько зашагал к ближайшей улочке, так соблазнительно манившей отсутствием людей.

— Эй, ты куда? — услышал я за спиной окрик.

Кричал тот самый мент, что искал на площади то ли улики, то ли выкатившийся из кармана юбилейный рубль.

Я повернулся на голос.

— Пойду, — ответил ему. — Домой пора.

— Домой? — удивлённо переспросил он. — А-а…

Больше он меня не окликал. Я без проблем покинул площадь, по дороге зашёл в магазин, где купил бутылку воды (продавщица даже не взглянула на меня, словно посетители с разбитыми головами заходили сюда каждый день) и омыл этой водой лицо и черепушку. Ни криков, ни воя сирен здесь слышно не было. Помнится, мне подумалось тогда: а может, ничего этого и не было на самом деле? Может, я просто перегрелся на солнце?