Олег Лукошин - Человек-недоразумение

Разговор за столом развивался с энтузиазмом, в телевизоре надобность отпала. Кто-то из гостей попытался его выключить. По-тигриному выпрыгнув из своего угла, я эмоционально предотвратил попытки к этому бесчинству, жалобно сморщившись, пискнув, что мне интересно, и пообещав сделать звук максимально тихим. Меня оставили в покое. Мне позволили не расставаться с Капицей и Большим взрывом. Быть может, говорю я сейчас, спустя годы, и зря. Впрочем…

Впрочем, я не настолько наивен, чтобы не понимать, что, не случись Пробуждения в этот самый день августа этого самого восьмидесятого года, оно непременно случилось бы в день другой. Месяц, год или пятилетие спустя, но случилось бы обязательно.

Я уселся на пол перед телевизором с приглушённым до самого минимума звуком, я весь превратился в слух, я погрузился в переливы речи и образов, я пропускал их через себя.

Веселье за моей спиной продолжалось. Звучали тосты, звенели рюмки, папа уже включал магнитофон с той самой катушкой, на которой была записана группа «Бони М», а это означало, что вот-вот начнутся залихватские танцы. А я внимал рождению и развитию Вселенной.

В какой-то момент я почувствовал, что со мной происходит что-то не то. Совершенно, абсолютно не то. В моё сознание вдруг проникло понимание, что всё вокруг — это что-то вроде обмана. Папа, мама, сестра Наташа, эта квартира, эти гости, детский сад и ожидаемая школа, наша улица и наш город, весь мир, в общем — всё. Это некая кратковременная иллюзия, дымка, ибо стало понятно: я — всего лишь элемент гигантского развития каких-то неведомых и могучих сил, элемент настолько крохотный и незначительный, что просто смешон и ничтожен на их фоне. Я понял со всей очевидной бесповоротностью, что я конечен. Я понял, что конечен не только я, не только мама и папа, но даже вся наша планета. Вся наша прекрасная зелёная планета однажды исчезнет, вот так-то. Более того, мне стало ясно, что даже эта грёбаная и огромная до безобразия Вселенная — она тоже может быть конечной — ведь если у неё было начало в виде Большого взрыва, то непременно у неё должен иметься и конец в виде какого-нибудь Большого затухания. И это при том, что она бесконечна. Само это слово — «бесконечность» — забравшись ко мне под кожу, в мгновение ока пробуравило кривые ходы в недрах моего тела, прорвалось в самый мозг и разломилось там миллиардами блёсток — я испугался этой самой бесконечности. В общем, мне практически в одно-единственное мгновение стало ясно, что жизнь, обыкновенная человеческая жизнь с подъёмами на работу и учёбу, с рождением детей и выгуливанием собак, с приёмами пищи и хождениями в туалет, с просмотрами фильмов и чтением книг, с поездками к морю и в огород — вся она ничтожна. В ней нет никакого смысла, никаких последствий, никакой целесообразности. Она абсолютно тщетна, она случайна и стихийна, она пуста. Она сомнётся сжатиями и раздвижениями вселенных, и — сколько их уже исчезло в её волнах! — она дуновение. Всего лишь мимолётное дуновение, и ничто больше.

Если сама жизнь — всего лишь дуновение, то что же на этом фоне я? Меня и дуновением-то назвать сложно, и даже песчинкой. Я просто какое-то большое-пребольшое недоразумение. Недоразумение, и ничто иначе.

Я испугался. О, верьте мне, я сильно-сильно испугался этому своему пониманию. Никакие другие испуги не сравнимы с этим грандиозным и великим ужасом. Я был расплющен, раздавлен, смят, я был попросту уничтожен своим понимание, я потерялся в причинности наедине с этим опустошительным ощущением.

Но всё это длилось лишь секунду. Может быть, две. Хорошо, я согласен на три, но никак не на большее. Больше трёх секунд это длиться не могло. Потому что ровно через три секунды я стал протестовать. Все без исключения психиатры и прочие знакомые со мной люди определяют этот протест как грань, отделяющую нормальность от ненормальности, но они не правы. Это грань, да, но совсем иного рода: между смирением и несогласием, грань между обречённостью и сражением. Вы смирились, вы отдались на поругание большой и непреодолимой значимости — поэтому вы считаете себя нормальным. Я начал протестовать, я изощрённо и артистично протестую и по сей миг — оттого попал в категорию придурков. Чёрт с ними, этими разделениями, мне плевать на них, мне плевать на то, как вы относитесь ко мне, потому что я знаю, что сильнее вас. Я веду борьбу, пусть она смешна и бессмысленна, но кто-то должен вести её. Если вы из трусости или каких-то других соображений отказались от неё, то я поднял с земли обронённую вами участь, я несу её гордо, с высоко поднятой головой, зная, что обречён на неудачу. Но смысл, вы слышите, смысл — он не в результате, смысл в самом процессе! Потому что результат всегда один и тот же — поражение, смерть, конец. Главное — процесс, главное — борьба.