Олег Лукошин - Человек-недоразумение

Колумб на секунду задумался.

— Хотя это допущение вполне доказательным образом укладывается в возникновение мира, меня и вас. В общем, я ещё должен подумать над построенной мной конструкцией и развить представляющиеся мне на данный момент тупиками ответвления в её структуре.

— Теория имеет право на существование, — тяжело выговорил успевший ещё раз — и достаточно обильно — отхлебнуть из сосуда, скрываемого уважаемой газетой советских железнодорожников, Александр Сергеевич. — Только сдаётся мне, Черемыслов (такую фамилию носил наш Колумб), что все эти возможные допущения возникают в ней именно оттого, что она сама — одно большое допущение и зиждется не на каких-то объективных наблюдениях и ощущениях, а сугубо от большого, но шарахающегося и развивающегося в целом как-то кривовато ума. Прошу считать, — попытался он улыбнуться Славе, — мою последнюю фразу комплиментом.

Пришла очередь высказать свои соображения по обсуждаемой проблеме и Великому Писателю Игорю. Заранее сообщаю (потому что не помню, обращался ли к нему во время воспроизводимой мной дискуссии Мошонкин по фамилии), что его фамилия была Заворожин. Сам он предпочитал рассматривать её происхождение от каких-то колдунов, проживавших на просторах Среднерусской возвышенности, — мол, ворожить, ворожба, — но его одноклассники по средней школе, где он учился до интерната, склонны были думать по-другому, дразня ранимого писателя, отказывающего записывать свои произведения на бумаге, на магнитофонной ленте и даже вообще, как я понимаю, заключать их во все эти лживые и переменчивые слова, дразня его выражениями, в которых так или иначе присутствовали девиации от слова «рожа». Интернат оказался местом, где Игоря наконец-то избавили от этого идиотского преследования.

Все свои соображения он высказал в традиционном для себя ключе: как истинный бунтарь против слов, а соответственно и смыслов, вкладываемых в них, он попытался убедить нас в тщетности самих попыток конструирования определений Абсолюта.

— Абсолют, если он и возможен в природе, — говорил он, — только тогда и станет Абсолютом, если ему невозможно будет подобрать определение. Ну что это, право слово, за Абсолют, если его можно недоразвитым человеческим умом поместить в буквенно-смысловой контейнер и заставить там барахтаться на радость всем остальным любителям придумывания определений и допущений. Абсолют неизменно должен ускользать от определений. Если вы назвали Абсолютом время, то в следующее же мгновение это самое время — вполне вероятно действительно являвшееся самым настоящим Абсолютом на протяжении пары-тройки триллионов лет — моментально перестанет быть таковым. Если вы нарекаете Абсолютом пустоту, то и она моментально ускользает из-под этого колпака. Даже если я заявлю вам сейчас, что Абсолют — это и есть Неопределимое, то тотчас же это понятие — Неопределимое — перестанет быть Абсолютом. Абсолют — это то, чего нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах назвать. Это вечно ускользающее от определений понятие. Возможно, его нельзя обозначить определением в силу убогости человеческого ума, а возможно, и по причине его окончательного и бесповоротного отсутствия. В конце концов, давайте всё же согласимся с тем, что без Абсолюта, по крайней мере, без его натужных определений, нам будет житься гораздо спокойнее и безопаснее. По крайней мере, никто из когорты таких славных малых, как мы, не сможет покуситься на его целостность.

Дискуссию об Абсолюте можно было считать законченной, но высказаться в ней вдруг возжелали и некоторые другие собратья-придурки. Красноречием и витиеватостью суждений они не обладали.

Первым взял слово — о чём его никто не просил, а даже, наоборот, постоянно сдерживал — цыган Яша. Цыган Яша был действительно цыганом и действительно Яшей. Он очень гордился совпадением имени и национальности с героем фильма «Неуловимые мстители» и был, по правде сказать, весьма похож внешне на актёра, сыгравшего эту роль. Как все цыгане, Яша пел и плясал, причём, как правило, одну и ту же песню: «Спрячь за высоким забором кого-то там». Почему-то ему позволяли иметь в палате гитару и носить красную рубаху. Краем уха я слышал, что в первые месяцы Епископян запрещал ему эти вольности, но Яша придумал эффективный способ борьбы за свои права — он орал дурью и с разбегу врезался головой в стену. За возможную гибель пациента Епископяна по головке бы не погладили, поэтому он махнул на Яшу рукой.