Елизавета Александрова-Зорина - Треть жизни мы спим

Ночью, ворочаясь на диване, он вздрагивал от сирен скорой помощи и кошачьих воплей, на минуту заснув, тут же просыпался, задыхаясь от страха, уверенный, что у подъезда собралась полиция, а по пожарной лестнице взбирается спецназ, который вот-вот высадит окно. Но дом, укутанный в темноту и молчание, был надежным сообщником, и никто из соседей, а их осталось немного, потому что часть квартир были выкуплены под офисы, и подумать не мог бы, что та похищенная актриса, о которой сегодня так много говорили в новостях, находится прямо у них под носом, точнее под ногами, если соседи сверху, ну, или над головой, если соседи из квартиры снизу, той самой, откуда вечером довольно громко кричал телевизор, но он побоялся постучать им по батарее, еще не хватало, чтобы кто-то из них явился к нему и обнаружил его новую сожительницу, если ее можно было так назвать. Под утро, измученный бессонницей, он вдруг услышал, как хлопнула дверь в спальню, и, приподнявшись на локте, увидел худую фигурку, нависавшую над ним.

Ты зачем пришла, испугался он, натянув одеяло до подбородка, уходи сейчас же.

Но она опустилась рядом, присев на край, и, взяв его за руку, вдруг прошептала: человек есть тайна, ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время, я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

Ты о чем вообще, не понял он и сжал ее ладонь, чтобы убедиться, что она ему не мерещится.

Или знать для чего живешь, или все пустяки, трын-трава, пробормотала она и уткнулась ему в плечо, отчаянно пытаясь найти свои слова, но не находя их, и только чужие цитаты служили подпорками, на которых держалась ее речь.

Обняв, он уложил ее рядом с собой, поглаживая по голой макушке, кое-где шершавой от пробивавшихся волос, я знаю, что тебя мучает, прошептал он, дай мне время, и я что-нибудь придумаю. Она долго ворочалась оттого, что мучили боли, а потом затихла, может, уснула или просто лежала, пряча лицо на его груди, а он думал, что знание близкого конца превращает жизнь в пытку даже в те минуты, когда не чувствуешь боли, лишает ее смысла, удовольствия, ориентиров, и отчего человек не может просто доиграть жизнь до конца, как актер свой спектакль, до того момента, когда упадет занавес, наслаждаясь каждой оставшейся минутой, в конце концов, у умирающего онкобольного этих минут больше, чем у того парня, который, судя по визгу тормозов и страшному грохоту за окном, врезался только что на большой скорости в фонарный столб. Что это за шум, очнувшись, спросила она и, не дождавшись ответа, натянула одеяло на лысую голову, зябнувшую без волос.

Осмотрев шкаф, набитый вещами мужа бывшей, он выбрал темный костюм с просторным пиджаком, чтобы не нервничать из-за фантомной груди, которая, как ему казалось, проступала под одеждой, белую рубашку, галстук в полоску, с позолоченной заклепкой в виде двуглавого орла, остроносые лакированные ботинки, и, оглядев себя, подумал, что в таком виде ему только в гроб ложиться, но нет, не пришло еще его время. Он спустился пораньше, чтобы встретить бывшую у подъезда, не оставив возможности напроситься на чай, и та удивилась, увидев, как он караулит ее, измеряя улицу шагами. Ты что-то прячешь от меня в своей квартире, расцеловала бывшая его в щеки, но я не буду тебя допрашивать, расскажешь, когда захочешь. Его забавляло, что ей так вдруг понадобилось это завещание, какая же все-таки хваткая, практичная женщина, из тех, что своего не упустят, ведь с новым мужем ей ни о чем не нужно было беспокоиться, у того было несколько больших квартир в центре, загородный дом и кое-что за рубежом, что из-за должности в правительстве пришлось оформить на жену и детей, и все же не пропадать же двушке с окнами на бульвар. Я принесла тебе лекарства, бунпронал и, посильнее, дюрогезик, схема лечения прилагается, только умоляю, не злоупотребляй, их не так просто будет получить еще раз.

Нотариус работал на соседней улице, куда они пошли пешком, чувствуя странную неловкость, и, отгораживаясь друг от друга наигранными улыбками, болтали о всяких пустяках, погоде, ценах, курсе валют. Он знал, о чем сейчас думает бывшая, о том, что хорошо бы напомнить ему, как много делала для него все эти годы, делила с ним постель, дарила вещи, подбрасывала деньжат, когда его дела шли совсем плохо, пользовалась связями мужа, чтобы помочь ему с операцией, в общем, была ему настоящей женой, только без детей, истерик и совместного хозяйства, женой на фрилансе, скрашивающей его одиночество, но неудобно было говорить ему об этом сейчас, по дороге к нотариусу, где он должен был составить завещание в ее пользу, а впрочем, когда же еще говорить об этом, как не сейчас. Я многим обязан тебе, сказал он сам, ты делила со мной постель, дарила вещи, подбрасывала деньжат, когда дела шли совсем плохо, пользовалась связями мужа, чтобы помочь мне с лечением, все эти годы ты была мне настоящей женой, только без истерик, детей и совместного хозяйства, и я благодарен тебе за то, что ты была в моей жизни. Просияв, бывшая взяла его под руку, прильнув ближе, ах, да о чем ты, дорогой, ты же знаешь, я люблю тебя и всегда буду рядом.