Станислав Виткевич - Ненасытимость

Г е н е з и п: Я буду таким, каким хочу быть, пусть даже с ума сойду. Итак, мама, ты знаешь, что я был любовником этой госпожи и она на моих глазах изменила мне с Тольдеком. Да — я смотрел на это из ванной, где меня нарочно заперли на ключ. — Он полагал, что если сам об этом ясно скажет, то тем самым возвысится над кознями, которые строят у него за спиной. Обе дамы сохраняли полное спокойствие. Новая тенденция в воспитании барышень — едва в них зарождаются чувства, им тут же дается полное представление о зле. Такими должны быть пресловутые сильные женщины будущего. Лилиана знала все: во-первых, понятийно — во-вторых, непосредственно — низом живота, где напряглись жаждущие жизни бестии. — И после этого, мама, ты хочешь, чтоб я!.. И где ты теперь живешь? — в каком-то непонятном мире. Разве не свинство? — сын консервативней, чем мать! Это Михальский во всем виноват — пан Юзеф — ха-ха!

М а т ь: Какой жестокий смех. Вспомни то утро... Ты был тогда совсем другим...

Г е н е з и п: То утро... Я до сих пор себе противен. Ведь это было сразу после того... — (Тут он указал на княгиню.) — Хочется все стряхнуть, стать голым, как эмбрион, все начать сначала. — (Бабы в смех — но быстро собой овладели. Дико возмущенный Зипек помертвел, обратившись в сплошную рану. Он проваливался то в липкий стыд, то в трясину комизма, то в бесплодную безнадежность — как на качелях.) — И Лилиана, Лилиана посвящена в такие вещи! — Он хотел спасаться, истерически защищая сестру, — а на самом деле это его совсем не волновало.

М а т ь: Не понимаешь ты женщин. Ты видишь в них ужасную силу, угрожающую твоей несформировавшейся личности, но не замечаешь, какая хрупкая это сила, — сколько мы должны накопить в себе мнимого зла, чтоб вообще вас, мужиков, как-то выносить. Тебе и невдомек, сколько она из-за тебя претерпела. — (Встает, обнимает княгиню.) — Мы обе так мучаемся, так переживаем за тебя. Пойми сердцем и ее, и свою бедную мать, у которой, кроме страданий, ничего в жизни не было. Ты не знаешь, что это такое — впервые по-настоящему полюбить, когда тебе за тридцать! — Он начал оттаивать сверху — словно вспотев какой-то жирной, слизистой жалостью — но держался — а скорее, тот «гость» удерживал его на грани окончательного помешательства. «В безумии тоже есть сила», — подумалось ему в пустом пространстве между двойниками.

Г е н е з и п: Я не желаю ничего знать об этом! Ваши чувства омерзительно осклизлы. О — до чего же гнусная штука эти человеческие, именно человеческие, чувства — лицемерно упрятанные в футлярчики из отходов социальных трансформаций. Звери гораздо счастливей — их чувства непритворны.

М а т ь: Ты мало чем отличаешься от зверя, дитя мое. В брутальности ты слегка перебрал, вообразив себя сильным человеком. А что касается Лилианы, так это новые методы воспитания. Мы не хотели тебя шокировать прежде времени. В раннем просвещении нет ничего дурного — предрассудки стоили психического здоровья многим поколениям. Лилиана и так через несколько месяцев станет женой Стурфана. Теперь, когда ты знаешь все, тебе ведь только лучше, правда, доченька?

Л и л и а н а: Ну конечно, мама! И говорить не о чем. Да, Зипек — ребенок, но он в своем роде великолепен. Со временем он тоже со всем этим освоится. А на Новой Гвинее вообще нет никаких фрейдовских комплексов. Там дети с шести лет играют в папу с мамой. А потом — всё «табу» в пределах одной деревни. Сестра — «табу» строжайшее: прикоснешься — смерть, — добавила она с неприятным кокетством. — Все еще будет хорошо: внутри механистичной мнимой жизни мы создадим новое, нормальное поколение — это будут не дети наши, а мы сами. Мы незаметно, изнутри, изменим все, — добавила она уже со вполне ученым и серьезным видом.

— Китайцам пригодятся новые поколения — вместо навоза или как подпорки для их конструкций в этой стране, — перебил униженный Зипек, у которого голова шла кругом. — Все это пустые фразы, голословные безосновательные обещания, самообман клинических оптимистов — по себе знаю. — И все-таки где-то на дне души ситуация нравилась ему, хоть и вопреки всему, что он считал в себе ценным: это было начало сдвига — верзила уже вовсю шуровал в нем. Но что это было за дно? [И какое дело могло быть до этого Коцмолуховичу?! Бред! Однако это и есть те элементы («психо-мозговые частички», как говорил один изнеженный граф-бергсонианец), из которых состоит месиво, в котором работает этот государственный муж, который — и так далее. Зипек не знал, до чего они похожи с этим обер-гипер-квартирмейстером, которого он так почитал и который многому мог бы научиться, глядя в лупу на этого своего микродвойника. Слишком поздно они встретятся, к сожалению для них обоих.]