Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

— Ну и где же твое место в этой чудной картине? — решила уточнить Марта.

— Один из тех приглашенных друзей, которые не дают тебе скучать, — вмешался Мунни — ему эта беседа решительно не нравилась: пусть Берт шутит, а он и в самом деле не против, чтобы Марта вышла замуж за старичка, у которого денег куры не клюют.

Однажды, когда беседовали о своем будущем, Берт высказался:

— Главное — выявить свой дар и потом использовать его на полную катушку. И наилучший способ сохранить такой дар надолго — отказ от непереносимой скуки, порождаемой любой работой. Ну, если говорить о твоем даре, — и широко улыбнулся Марте, — это твоя красота. Все очень просто: ты заставляешь обратить на нее внимание какого-то мужчину — и для тебя сняты все ограничения. У меня двойной дар, но в конечном итоге не столь надежный, как твой. У меня есть шарм… — он еще шире заулыбался, подшучивая над собой, — но мне, в общем, на это наплевать. Ну, если я достаточно умен, чтобы не заглотнуть ложную наживку, — смогу долго им пользоваться. Что касается Мунни… — и с сомнением покачал головой. — Его дар — это добродетель. Несчастная душа… Что ему в таком незавидном положении делать?

Сейчас, сидя на уголочке полотенца и аккуратно отрывая по одной виноградинке, Берт покачивал головой.

— Нет, — возразил он, — ты ошибаешься. Я не один из приглашенных гостей. Буду рядом с ней на постоянной основе, к примеру, как надсмотрщик на его поместьях. Этакий любопытствующий американец — повсюду сует свой нос, без особых амбиций, однако ему нравится жить во Франции, на берегу красивой речки. Ходит повсюду в старом твидовом пиджаке; от него слегка несет лошадиным потом и молодым, только что разлитым по бочкам вином; все его любят, включая и хозяйку; он постоянно произносит нелицеприятные комментарии по поводу плачевного состояния мира и играет в триктрак перед камином с женой, когда муж в отъезде. А когда наступает ночь, с последним на этот день стаканом арманьяка поднимается к ней, чтобы развлечь ее на свой нескладный американский манер на древнем ложе предков…

— Ах, — воскликнула Марта, — какая прелестная идиллия!

Мунни было как-то не по себе, а как только посмотрел на Марту, стало еще хуже — из-за того, что она смеется. Все трое часто смеялись после встречи во Флоренции, над многим, затрагивая в разговоре те или иные темы, но Мунни не хотелось, чтобы Марта смеялась вот над этим. Он поднялся.

— Пойду немного прогуляюсь вдоль стены. А потом вздремну — ведь наступил час сиесты. Разбудите меня, когда соберетесь уезжать.

Прошел ярдов тридцать со свитером под мышкой — послужит ему подушкой. Когда вытянулся на гладком, нагретом солнцем камне, до него все еще доносились взрывы смеха Марты и Берта — особого, интимного в этой гулкой, протяжной пустоте.

Закрывая глаза от слепящего солнечного света, прислушиваясь к далеким раскатам смеха, Мунни вдруг осознал, как ему больно, как тяжело. Эту боль он никак не мог локализовать, у нее странное, любопытное свойство — постоянно куда-то ускользать. Вот он наконец определил больное место, изловил — оно в горле, — но боль тут же ускользнула, правда, совсем не исчезла, а впилась бесформенными, почти неосязаемыми пальцами в его тело где-то еще. Пока он лежал так, а жаркие солнечные лучи тяжело давили на веки, понял, что испытывает не боль, а, скорее, сожаление.

Глубокое, запутанное, оно состояло из множества элементов: чувства утраты; тревожной тени грядущей разлуки; воспоминаний, уходящих все дальше, и безвозвратно, от его невинной юности. Такой сбивчивой мешанины эмоций он не испытывал никогда в жизни.

Погруженный в свои печальные мысли, глубоко потрясенный своим анализом, Мунни знал: вот если сейчас вмешается телепатия, Марта прекратит хохотать с Бертом, встанет, прошагает отделяющие их тридцать ярдов вдоль стены, подойдет к тому месту, где он силится задремать, опустится на колени, легонько прикоснется к его руке, — все мгновенно изменится, тревоги растают…

Но она не двигается с места, и он слышит, как она громко хохочет над тем, что говорит ей Берт, а что он говорит — не слышно.

Вдруг он понял, что собирается сделать. Как только он сядет на пароход и установленные правила сделаются недействительными, напишет Марте и попросит ее выйти за него замуж. И принялся неуклюже, по-топорному мысленно составлять для нее послание:

«Для тебя это большой сюрприз, так как за все лето я не произнес об этом ни слова. Долго не мог понять, что со мной происходит, к тому же еще во Флоренции между нами достигнуто соглашение ограничиваться впредь чисто дружескими чувствами, и я очень рад, что мы выполнили это обязательство.