Дэвид Салой: Каков есть мужчина

– О, да ладно тебе, это был несчастный случай. И ему давно пора было отправиться на свалку.

– Мне он нравился.

– Мне тоже, – признается Джоанна.

– Помнишь, как мы ездили в нем за город?

– Конечно.

– Было здорово.

– Есть что вспомнить, – говорит она, подливая себе вина, и в ее голосе слышны нотки флирта.

Они не раз выезжали на «пассате» за город – а раньше в старом «вольво-740» – через Францию, через туннель Монблан и дальше через Валле-д’Аосту в Пьемонт и сияющую огнями Ломбардию. Но особенно ему нравилось проезжать через Валле-д’Аосту – впечатляющий пейзаж и возникающее там чувство, что ты перемещаешься из Северной Европы в Южную.

Каким чудом кажутся теперь эти их поездки. Одна мысль о них вызывает у него щемящее чувство.

Воспоминание о свежем влажном воздухе.

Он отпивает вина. И замечет, что его рука дрожит.

Так или иначе это все прекратилось, когда «пассат» прописался в Ардженте, лет двенадцать назад. Он уже тогда был далеко не новым.

Джоанна обращается к нему:

– Корделия говорит, что поможет тебе найти новую машину.

– Правда?

Джоанна уловила нотку скептицизма в его голосе.

– В машинах она разбирается, – говорит она.

– Да, разбирается, – соглашается он.

– Она поможет тебе найти что-нибудь. В Равенне, полагаю.

– Или в Ферраре.

– Как захочешь. Ты поел?

Он кивает, она берет его тарелку и относит со своей на кухню.

Снег перестал идти – теперь на улице мерзкая слякоть. Морозный, сырой день. Джоанна разговаривает по телефону. Он не знает с кем. Она звонит нескольким людям. Похоже, говорит о работе, думает он, вслушиваясь в ее голос, сидя в ушастом кресле с «Лунатиками» Кларка на коленях. Он недалеко продвинулся с этой книгой. Просто она ему не очень интересна, в этом дело. Теперь уже мало что вызывает у него интерес.

Закончив говорить по телефону, Джоанна спрашивает, не хочет ли он посмотреть фильм.

– Фильм? – произносит он таким тоном, как будто она мешает ему читать что-то интересное. – Ну, ладно.

Он замечает полный бокал вина у нее в руке. Она пьет много вина, думает он. Ей не по себе от этой ситуации, от того, что она застряла здесь с ним.

– Какой фильм? – спрашивает он.

– Я не знаю, – говорит она. – У нас же столько всяких дисков.

Она подходит к полке с фильмами и начинает просматривать их. На ней просторный трикотажный халат.

– «День сурка»? – говорит она.

– Мы, наверное, смотрели его раз двадцать, – бросает он недовольно.

– Хорошо. «На золотом пруду»?

– Нет.

– «Пока не сыграл в ящик»?

Он хмыкает.

– А как насчет «Шофера мисс Дэйзи»?

– Боже, нет.

Она предлагает еще несколько фильмов – и каждый он с раздражением отвергает.

– Почему ты сам тогда не выберешь? – спрашивает она, начиная терять терпение. – Иди сюда и выбери сам.

– Джоанна…

Он продолжает сидеть в ушастом кресле. Складывает руки, соединив кончики пальцев, словно собирается изречь какую-нибудь мудрость.

А затем просто вздыхает и говорит с интонацией «ну, сдаюсь»:

– Ну, что там еще?

– Да полно всего. «О Шмидте»?

Он снова вздыхает.

«О Шмидте»? – почти кричит она, поворачиваясь к нему.

– Нет!

– Ты вообще хочешь посмотреть фильм? – спрашивает она.

– Не особенно, – говорит он слегка вызывающе.

– А почему сразу не сказал?

– Ну, куда ты?

Она выходит из комнаты.

– У меня есть дела.

– Какие дела?

– Работа. Я вообще-то должна быть в Нью-Йорке.

Это выводит его из себя.

– Я не просил тебя приезжать! – кричит он ей вслед.

Оставшись один, он протирает глаза и бережно ощупывает свое изувеченное лицо, о котором успел забыть.

Она возвращается и теперь стоит перед ним.

– Послушай, – говорит она, пытаясь как-то объясниться, – я здесь потому, что думала, тебе нужна помощь…

– Мне не нужна твоя помощь, – слышит он собственный голос.

На секунду повисает жуткая тишина.

– Ну и хрен с тобой, – говорит она тихо.

Он слышит, как она поднимается по лестнице и как хлопает дверь ее комнаты.

Через несколько минут он встает на непослушные ноги и идет за ней. На лестнице его пошатывает, и он останавливается.

Подойдя к двери, он вежливо стучит:

– Джоанна?

Нет ответа.

– Джоанна… Прости. Ну, прости. Я сегодня сам не свой.

Он не открывает дверь – это не разрешается, не разрешалось уже много лет.

– Пожалуйста, – просит он, почти касаясь лицом крашеной двери, которая когда-то была белой, – спускайся. Я заварю чай. Ну, прости. Я правда сожалею.