Зэди Смит - Время свинга

Наблюдать за их романом было мне интересно еще и потому, что он был причудливо сконструирован. Стоило этому бедняге заметить Трейси, как вид у него становился такой, точно он на месте умрет от любви к ней, однако она с ним никогда не бывала особо любезна, насколько я могла видеть, и я часто слышала, как она его зовет «старым дурнем», или дразнит белой женой, или отпускает жестокие шуточки о его стареющем либидо. Однажды я им случайно помешала — зашла в гримерку, не зная, что они внутри, — и обнаружила там исключительную сцену: он стоял на коленях на полу, полностью одетый, но склонив голову и открыто плача, а она сидела на табурете спиной к нему, глядя в зеркало, и накладывала помаду.

— Пожалуйста, не надо, — услышала я, захлопывая дверь. — И встань. Хватит уже стоять на этих блядских коленях… — Позднее она мне рассказала, что он ей предлагал уйти от жены. Страннее всего для меня в ее к нему двусмысленности было то, насколько сурово та расшатывала иерархии театрального мира, которую Трейси занимала: там все до единого в постановке обладали точной ценностью и соответствующей властью, и все отношения строго подчинялись определенной схеме. Общественно, практически, сексуально звезда-женщина стоила, к примеру, всех двадцати хористок, а «девушка из „Жаркого ларчика“ номер один» — примерно трех хористок и всех дублерш; любая же мужская роль со словами равнялась всем женщинам на сцене, взятым вместе — ну, может, за исключением исполнительницы главной роли, — и звезда-мужчина мог печатать собственную валюту: если он входил в комнату, она перегруппировалась вокруг него, если он выбирал себе хористку, она ему тут же покорялась, если он предлагал что-нибудь изменить, режиссер вытягивался по струнке и навострял уши. Система эта была до того прочна, что революции где бы то ни было на нее действовали. Режиссеры, к примеру, начали задействовать актеров вдоль, поперек и вопреки старым классовым и цветовым ограничениям: появились черные короли Генрихи и Ричарды III, говорящие на кокни, а кенийский Арвид Эбернети звучал совсем как Лэрри Оливье [169] Лоренс Кёрр Оливье (1907–1989) — британский актер и режиссер. , — но прежние сценические иерархии рангов оставались незыблемы, как всегда. В первую свою неделю я заблудилась за сценой — не знала, где находится шкаф с реквизитом, а потому остановила хорошенькую индианку в корсете, случайно пробегавшую мимо, и попробовала уточнить, куда мне идти.

— Не спрашивай у меня, — ответила она, не остановившись, — я здесь никто… — Роман Трейси поразил меня как разновидность мести всему этому: сродни тому, чтобы домашняя кошка изловила льва, укротила его и стала относиться к нему, как к собаке.

Я была единственной, с кем влюбленные могли общаться после представления. Они не могли ходить в «Коляску и лошадей» [170] «Coach and Horses» — паб для творческой интеллигенции в Сохо на Грик-стрит, существует с XVIII в. со всей остальной труппой, но нужда утопить в алкоголе адреналиновый нахлыв после спектакля была у них та же, поэтому они шли в «Колониальный зал», куда из труппы не ходил больше никто, а он там много лет уже был членом клуба. Меня часто приглашали пойти с ними. Здесь все называли его «Мелком» и знали, что он пьет: виски с имбирным элем, — эта выпивка всегда ждала его на стойке, когда он являлся ровно без четверти одиннадцать. Ему это очень нравилось — как и глупая кличка, поскольку давать глупые клички — шикарная английская привычка, а он был предан всему шикарному и английскому. Я заметила, что он почти никогда не упоминал в разговоре ни о Кении, ни об Африке. Однажды вечером я попробовала расспросить его о доме, но он пришел в раздражение:

— Слушайте, детки, вы-то выросли здесь, так думаете, будто там, откуда я, сплошь голодающие дети и «Живая подмога» [171] «Live Aid» — международный благотворительный музыкальный фестиваль, состоявшийся 13 июля 1985 г. с целью сбора средств для помощи пострадавшим от голода в Эфиопии 1984–1985 г. , или что вы там, к черту, считаете. Так вот, мой отец преподавал экономику, мать — министр в правительстве, я вырос на очень красивом участке, получите и распишитесь, с прислугой, поваром, садовником… — Так он распинался еще довольно долго, а затем вернулся к излюбленной своей теме — славным дням Сохо. Мне стало стыдно — но еще я сообразила, что он намеренно меня не понял: само собой, я знала, что его мир существует — такой мир есть где угодно. Знать же я хотела не это.